Неточные совпадения
Рядом
с «писучей» ночлежкой была квартира «подшибал». В старое время типографщики наживали на подшибалах большие деньги. Да еще говорили,
что благодеяние делают: «Куда ему, голому да босому, деваться!
Что ни дай — все пропьет!»
Они
ни с кем не сближаются и среди самого широкого разгула, самого сильного опьянения никогда не скажут своего имени,
ни одним словом не намекнут
ни на
что былое.
Побывав уже под Москвой в шахтах артезианского колодца и прочитав описание подземных клоак Парижа в романе Виктора Гюго «Отверженные», я решил во
что бы то
ни стало обследовать Неглинку. Это было продолжение моей постоянной работы по изучению московских трущоб,
с которыми Неглинка имела связь, как мне пришлось узнать в притонах Грачевки и Цветного бульвара.
И вместе
с башней Троекуров начал строить свой дом, рядом
с домом Голицына, чтобы «утереть ему нос», а материал, кстати, был под рукой — от Сухаревой башни. Проведал об этом Петр, назвал Троекурова казнокрадом, а все-таки в 1691 году рядом
с домом Голицына появились палаты, тоже в два этажа. Потом Троекуров прибавил еще третий этаж со сводами в две
с половиной сажени,
чего не было
ни до него,
ни после.
Суду было мало того доказательства,
что изменившего супружеской верности застали в кровати; требовались еще такие подробности, которые никогда
ни одно третье лицо не может видеть, но свидетели «видели» и
с пафосом рассказывали, а судьи смаковали и «судили».
— Потому,
что хлебушко заботу любит. Выпечка-то выпечкой, а вся сила в муке. У меня покупной муки нет, вся своя, рожь отборную покупаю на местах, на мельницах свои люди поставлены, чтобы
ни соринки, чтобы
ни пылинки… А все-таки рожь бывает разная, выбирать надо. У меня все больше тамбовская, из-под Козлова,
с Роминской мельницы идет мука самая лучшая. И очень просто! — заканчивал всегда он речь своей любимой поговоркой.
Около него — высокий молодой человек
с продолговатым лицом,
с манерами англичанина. Он похож на статую.
Ни один мускул его лица не дрогнет. На лице написана холодная сосредоточенность человека, делающего серьезное дело. Только руки его выдают… Для опытного глаза видно,
что он переживает трагедию: ему страшен проигрыш… Он справляется
с лицом, но руки его тревожно живут, он не может
с ними справиться…
Он бросал деньги направо и налево, никому
ни в
чем не отказывал, особенно учащейся молодежи, держал на Тверской, на углу Чернышевского переулка, рядом
с генерал-губернаторским домом магазинчик виноградных вин из своих великолепных крымских виноградников «Новый Свет» и продавал в розницу чистое, натуральное вино по двадцать пять копеек за бутылку.
Дамы обыкновенно толпились у выставки фруктов, где седой, высокий, важный приказчик Алексей Ильич у одного прилавка, а у другого его помощник, молодой и красивый Александр Иванович, знали своих покупательниц и умели так отпустить им товар,
что ни одного яблока не попадет
с пятнышком,
ни одной обмякшей ягодки винограда.
С той поры он возненавидел Балашова и все мечтал объехать его во
что бы то
ни стало. Шли сезоны, а он все приходил в хвосте или совсем последним. Каждый раз брал билет на себя в тотализаторе — и это иногда был единственный билет на его лошадь. Публика при выезде его на старт смеялась, а во время бега, намекая на профессию хозяина, кричала...
Цитирую его «Путешествие в Арзрум»: «…Гасан начал
с того,
что разложил меня на теплом каменном полу, после
чего он начал ломать мне члены, вытягивать суставы, бить меня сильно кулаком: я не чувствовал
ни малейшей боли, но удивительное облегчение (азиатские банщики приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят ногами по бедрам и пляшут на спине вприсядку).
И банщики по порядку, один за другим выливают на него шайки
с водой ловким взмахом, так,
что ни одной капли мимо, приговаривая радостно и почтительно...
В квартире номер сорок пять во дворе жил хранитель дома
с незапамятных времен. Это был квартальный Карасев, из бывших городовых, любимец генерал-губернатора князя В. А. Долгорукова, при котором он состоял неотлучным не то вестовым, не то исполнителем разных личных поручений. Полиция боялась Карасева больше,
чем самого князя, и потому в дом Олсуфьева,
что бы там
ни делалось, не совала своего носа.
Он начал говорить, желал найти те слова, которые могли бы не то что разубедить, но только успокоить ее. Но она не слушала его и
ни с чем не соглашалась. Он нагнулся к ней и взял ее сопротивляющуюся руку. Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, — она всё молчала. Но когда он взял ее обеими руками за лицо и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще
ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
А вы — стоять на крыльце, и
ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите,
что идет кто-нибудь
с просьбою, а хоть и не
с просьбою, да похож на такого человека,
что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. Ах, боже мой, вы всё
с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить о деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом деле? Я такой! я не посмотрю
ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но
с почтением поддерживается чиновниками.)
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы
с Христианом Ивановичем взяли свои меры:
чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б
с ними изъясняться: он по-русски
ни слова не знает.