Неточные совпадения
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина взял за сорок рублей киргизку… Добрая. Четыре года. Износу ей
не будет… На той неделе обоз с рыбой из-за Волги
пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
— Иван Иванович, — сказал он, — что вы, признаков нет! Посмотрите-ка, ему в «лигаментум-нухе» насыпали! — Повернул труп и указал перелом шейного позвонка. — Нет уж, Иван Иванович,
не было случая, чтобы с Хитровки
присылали не убитых.
Любили букинисты и студенческую бедноту, делали для нее всякие любезности.
Приходит компания студентов, человек пять, и общими силами покупают одну книгу или издание лекций совсем задешево, и все учатся по одному экземпляру. Или брали напрокат книгу, уплачивая по пятачку в день. Букинисты давали книги без залога, и никогда книги за студентами
не пропадали.
Были у ляпинцев и свои развлечения — театр Корша
присылал им пять раз в неделю бесплатные билеты на галерку, а цирк Саламонского каждый день, кроме суббот, когда сборы всегда были полные,
присылал двадцать медных блях, которые заведующий Михалыч и раздавал студентам, требуя за каждую бляху почему-то одну копейку. Студенты охотно платили, но куда эти копейки шли, никто
не знал.
— Ну вот, друг, спасибо, что
пришел! А то без тебя чего-то
не хватало… Иди погрейся с морозца, — встречал он обычно пришедшего.
1922 год. Все-таки собирались «среды». Это уж было
не на Большой Молчановке, а на Большой Никитской, в квартире С. Н. Лентовской. «Среды» назначались
не регулярно. Время от времени «дядя Володя»
присылал приглашения, заканчивавшиеся так...
Н. И. Струнников, сын крестьянина,
пришел в город без копейки в кармане и добился своего
не легко. После С. И. Грибкова он поступил в Училище живописи и начал работать по реставрации картин у известного московского парфюмера Брокара, владельца большой художественной галереи.
За работу Н. И. Струнникову Брокар денег
не давал, а только платил за него пятьдесят рублей в училище и содержал «на всем готовом». А содержал так: отвел художнику в сторожке койку пополам с рабочим, — так двое на одной кровати и спали, и кормил вместе со своей прислугой на кухне. Проработал год Н. И. Струнников и
пришел к Брокару...
— Нет, вы видели подвальную, ее мы уже сломали, а под ней еще была, самая страшная: в одном ее отделении картошка и дрова лежали, а другая половина была наглухо замурована… Мы и сами
не знали, что там помещение есть. Пролом сделали, и наткнулись мы на дубовую, железом кованную дверь. Насилу сломали, а за дверью — скелет человеческий… Как сорвали дверь — как загремит, как цепи звякнули… Кости похоронили. Полиция
приходила, а пристав и цепи унес куда-то.
Публика, метнувшаяся с дорожек парка, еще
не успела
прийти в себя, как видит: на золотом коне несется черный дьявол с пылающим факелом и за ним — длинные дроги с черными дьяволами в медных шлемах… Черные дьяволы еще больше напугали народ… Грохот, пламя, дым…
Приходили сюда отдыхать, набираться сил и вдохновения, обменяться впечатлениями и переживать счастливые минуты, слушая и созерцая таланты в этой
не похожей на клубную обстановке.
Были у водочника Петра Смирнова два приказчика — Карзин и Богатырев. Отошли от него и открыли свой винный погреб в Златоустинском переулке, стали разливать свои вина, — конечно, мерзость. Вина эти
не шли. Фирма собиралась уже прогореть, но, на счастье,
пришел к ним однажды оборванец и предложил некоторый проект, а когда еще показал им свой паспорт, то оба в восторг
пришли: в паспорте значилось — мещанин Цезарь Депре…
В Сандуновские бани
приходил мыться владелец пассажа миллионер Солодовников, который никогда
не спрашивал — сколько, а молча совал двугривенный, из которого банщику доставался только гривенник.
Придя в трактир, Федор садился за буфетом вместе со своим другом Кузьмой Егорычем и его братом Михаилом — содержателями трактира. Алексей шел в бильярдную, где вел разговоры насчет бегов, а иногда и сам играл на бильярде по рублю партия, но всегда так сводил игру, что ухитрялся даже с шулеров выпрашивать чуть
не в полпартии авансы, и редко проигрывал, хотя играл
не кием, а мазиком.
Он
приходил в раздевальню «дворянского» отделения, сидел в ней часа два, принимал от приказчика выручку и клал ее в несгораемый шкаф. Затем звал цирюльника. Он ежедневно брился — благо даром,
не платить же своему деньги, а в одиннадцать часов аккуратно являлся брат Федор, забирал из шкафа пачки денег, оставляя серебро брату, — и уходил.
Попробовал на проездках — удачно. Записал одну на поощрительный приз — благополучно
пришел последним. После ряда проигрышей ему дали на большой гандикап выгодную дистанцию. Он уже совсем выиграл бы, если б
не тот случай, о котором ему напоминали из сочувствия каждый раз извозчики.
Цитирую его «Путешествие в Арзрум»: «…Гасан начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу, после чего он начал ломать мне члены, вытягивать суставы, бить меня сильно кулаком: я
не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение (азиатские банщики
приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят ногами по бедрам и пляшут на спине вприсядку).
В трактире всегда сидели свои люди, знали это, и никто
не обижался. Но едва
не случилась с ним беда. Это было уже у Тестова, куда он перешел от Турина. В зал
пришел переведенный в Москву на должность начальника жандармского управления генерал Слезкин. Он с компанией занял стол и заказывал закуску. Получив приказ, половой пошел за кушаньем, а вслед ему Слезкин крикнул командирским голосом...
Но вот заливается по Питерской дороге курьерский колокольчик — все
приходит в движение. Освобождают правую часть дороги, и бешено несется курьерская или фельдъегерская тройка. Инвалид
не ждет команды «подвысь!», а, подняв бревно, вытягивается во фрунт. Он знает, что это или фельдъегерь, или курьер, или государственного преступника везут…
Мы свернули на Садовую. На трехминутной остановке я немного, хотя еще
не совсем,
пришел в себя. Ведь я четыре месяца прожил в великолепной тишине глухого леса — и вдруг в кипучем котле.