Неточные совпадения
Наполз нэп. Опять засверкал «Эрмитаж» ночными огнями. Затолпились вокруг оборванные извозчики вперемежку с оборванными лихачами, но все еще
на дутых шинах. Начали подъезжать и отъезжать пьяные
автомобили. Бывший распорядитель «Эрмитажа» ухитрился мишурно повторить прошлое модного ресторана. Опять появились
на карточках названия: котлеты Помпадур, Мари Луиз, Валларуа, салат Оливье… Но неугрызимые котлеты —
на касторовом масле, и салат Оливье был из огрызков… Впрочем, вполне к лицу посетителям-нэпманам.
И только в 1908 году появился в пожарном депо
на Пречистенке первый пожарный
автомобиль. Это была небольшая машина с прикрепленной наверху раздвижной лестницей для спасения погибавших из верхних этажей, впрочем, не выше третьего.
На этом
автомобиле первым мчался
на пожар брандмайор с брандмейстером, фельдшером и несколькими смельчаками — пожарными-топорниками.
Автомобиль бешено удирал от пожарного обоза, запряженного отличными лошадьми. Пока не было телефонов, пожары усматривали с каланчи пожарные. Тогда не было еще небоскребов, и вся Москва была видна с каланчи как
на ладони.
На каланче, под шарами, ходил день и ночь часовой. Трудно приходилось этому «высокопоставленному» лицу в бурю-непогоду, особенно в мороз зимой, а летом еще труднее: солнце печет, да и пожары летом чаще, чем зимой, — только гляди, не зевай! И ходит он кругом и «озирает окрестности».
Тревожный звонок — и все бросаются к столбам, охватывают их в обнимку, ныряют по ним в нижний сарай, и в несколько секунд — каждый
на своем определенном месте
автомобиля: каску
на голову, прозодежду надевают
на полном ходу летящего по улице
автомобиля.
Меня, старого москвича и, главное, старого пожарного, резануло это слово. Москва, любовавшаяся своим знаменитым пожарным обозом — сперва
на красавцах лошадях, подобранных по мастям, а потом бесшумными
автомобилями, сверкающими медными шлемами, — с гордостью говорила...
Они смотрят безучастно
на шумные, веселые толпы экскурсантов, стремящиеся в Музей Революции, и
на пролетающие по Тверской
автомобили…
Огибаем Большой театр и Свердловский сквер по проезду Театральной площади, едем
на широкую, прямо-таки языком вылизанную Охотнорядскую площадь. Несутся
автомобили, трамваи, катятся толстые автобусы.
Неточные совпадения
Небрежно и ловко ставил он перед ней
на прилавок складные модели зданий и железнодорожных мостов; миниатюрные отчетливые
автомобили, электрические наборы, аэропланы и двигатели.
— Господа. Его сиятельс… — старик не договорил слова, оно окончилось тихим удивленным свистом сквозь зубы. Хрипло, по-медвежьи рявкая,
на двор вкатился грузовой
автомобиль, за шофера сидел солдат с забинтованной шеей, в фуражке, сдвинутой
на правое ухо, рядом с ним — студент, в
автомобиле двое рабочих с винтовками в руках, штатский в шляпе, надвинутой
на глаза, и толстый, седобородый генерал и еще студент.
На улице стало более шумно, даже прокричали ура, а в ограде — тише.
— Все какие-то выскочки с мещанскими фамилиями — Щегловитов, Кассо… Вы не видали этого Кассо? У него изумительно безобразные уши, огромные, точно галоши. А Хвостов, нижегородский губернатор, которого тоже хотят сделать министром, так толст, что у него
автомобиль на особенных рессорах.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час
на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел
автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Около полудня в конце улицы раздался тревожный свисток, и, как бы повинуясь ему, быстро проскользнул сияющий
автомобиль, в нем сидел толстый человек с цилиндром
на голове, против него — двое вызолоченных военных, третий — рядом с шофером. Часть охранников изобразила прохожих, часть — зевак, которые интересовались публикой в окнах домов, а Клим Иванович Самгин, глядя из-за косяка окна, подумал, что толстому господину Пуанкаре следовало бы приехать
на год раньше —
на юбилей Романовых.