Неточные совпадения
Если студент университета, Ляпин спросит, какого факультета, и сам
назовет его профессоров, а если
ученик школы живописи, спросит — в каком классе, в натурном ли, в головном ли, и тоже о преподавателях поговорит, причем каждого по имени-отчеству
назовет.
«Темного» карцера не было, никто нас туда не отводил, и мы проводили время просто где-нибудь в пустом классе. Это было очень удобно, особенно для невыучивших урока, но пользовались этим редко: так жутко было ощущение этой минуты… Того же результата, впрочем, можно было добиться иначе: стоило раскрыть ножик и начать чистить ногти. Самаревич принимался, как тощий ветряк на порывистом ветре, махать руками,
называл ученика негодяем и высылал из класса.
Часто директор по получении почты сам входил в класс и, смотря на конверты, громко
называл ученика по фамилии и говорил: «Это тебе, Шеншин», передавая письмо.
Грамматики, риторы, философы и богословы, [Грамматики и риторы — в духовных семинариях так
называли учеников младших классов; философы и богословы — ученики старших классов.] с тетрадями под мышкой, брели в класс.
Неточные совпадения
Эта последняя фраза, видимо, не понравилась Базарову; от нее веяло философией, то есть романтизмом, ибо Базаров и философию
называл романтизмом; но он не почел за нужное опровергать своего молодого
ученика.
Появились меньшевики, которых Дронов
называл «гоц-либер-данами», а Харламов давно уже окрестил «скромными
учениками немецких ортодоксов предательства», появлялись люди партии конституционалистов-демократов, появлялись даже октябристы — Стратонов, Алябьев, прятался в уголках профессор Платонов, мелькали серые фигуры Мякотяна, Пешехонова, покашливал, притворяясь больным, нововременец Меньшиков, и еще многие именитые фигуры.
Возрождено же оно у нас опять с конца прошлого столетия одним из великих подвижников (как
называют его) Паисием Величковским и
учениками его, но и доселе, даже через сто почти лет, существует весьма еще не во многих монастырях и даже подвергалось иногда почти что гонениям, как неслыханное по России новшество.
Едва, как отрезанный, затих последний слог последнего падежа, — в классе, точно по волшебству, новая перемена. На кафедре опять сидит учитель, вытянутый, строгий, чуткий, и его блестящие глаза, как молнии, пробегают вдоль скамей.
Ученики окаменели. И только я, застигнутый врасплох, смотрю на все с разинутым ртом… Крыштанович толкнул меня локтем, но было уже поздно: Лотоцкий с резкой отчетливостью
назвал мою фамилию и жестом двух пальцев указал на угол.
Сказать дерзость учителю, вообще говоря, считалось подвигом, и если бы он так же прямо
назвал бараном одного из «старых» — Кранца, Самаревича, Егорова, то совет бы его исключил, а
ученики проводили бы его горячим сочувствием.