Неточные совпадения
На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все,
что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их, переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку
до седьмого колена», сквозь которую тело видно…
Бывали случаи,
что дитя утром умирало на руках нищей, и она, не желая потерять день, ходила с ним
до ночи за подаянием.
Бывало,
что босяки, рожденные на Хитровке, на ней и доживали
до седых волос, исчезая временно на отсидку в тюрьму или дальнюю ссылку. Это мальчики.
И прямо — в «вагончик», к «княжне», которой дал слово,
что придет. Там произошла сцена ревности. Махалкин избил «княжну»
до полусмерти. Ее отправили в Павловскую больницу, где она и умерла от побоев.
Настоящих сыщиков
до 1881 года не было, потому
что сыскная полиция как учреждение образовалась только в 1881 году.
И торгуются такие покупатели из-за копейки
до слез, и радуются,
что удалось купить статуэтку голой женщины с отбитой рукой и поврежденным носом, и уверяют они знакомых,
что даром досталась...
В этих лавчонках принималось все,
что туда ни привозилось и ни приносилось, — от серебряной ложки
до самовара и от фарфоровой чашки
до надгробного памятника…
Целые квартиры заняли портные особой специальности — «раки». Они были в распоряжении хозяев, имевших свидетельство из ремесленной управы. «Раками» их звали потому,
что они вечно, «как раки на мели», сидели безвыходно в своих норах, пропившиеся
до последней рубашки.
Раз в неделю хозяйки кое-как моют и убирают свою квартиру или делают вид,
что убирают, — квартиры загрязнены
до невозможности, и их не отмоешь. Но есть хозяйки, которые никогда или, за редким исключением, не больше двух раз в году убирают свои квартиры, населенные ворами, пьяницами и проститутками.
Трубную площадь и Неглинный проезд почти
до самого Кузнецкого моста тогда заливало при каждом ливне, и заливало так,
что вода водопадом хлестала в двери магазинов и в нижние этажи домов этого района.
Происходило это оттого,
что никогда не чищенная подземная клоака Неглинки, проведенная от Самотеки под Цветным бульваром, Неглинным проездом, Театральной площадью и под Александровским садом вплоть
до Москвы-реки, не вмещала воды, переполнявшей ее в дождливую погоду.
В тот день, когда произошла история с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже
до дому. Я отказывался, говоря,
что еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане
до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
Тогда содержательницы притонов считались самыми благонамеренными в политическом отношении и пользовались особым попустительством полиции, щедро ими оплачиваемой, а охранное отделение не считало их «опасными для государственного строя» и даже покровительствовало им вплоть
до того,
что содержатели притонов и «мельниц» попадали в охрану при царских проездах.
Картина, достойная описания: маленькая комната, грязный стол с пустыми бутылками, освещенный жестяной лампой; налево громадная русская печь (помещение строилось под кухню), а на полу вповалку спало более десяти человек обоего пола, вперемежку, так тесно,
что некуда было поставить ногу, чтобы добраться
до стола.
Он заказывал такие кушанья,
что гурманы рты разевали и обжирались
до утра. Это был адвокат, еще молодой, но плотный мужчина, не уступавший по весу сидевшим за столом. Недаром это был собиратель печатной и рукописной библиотеки по кулинарии. Про него ходили стихи...
Вдоль стен широкие турецкие диваны, перед ними столики со спичками и пепельницами, кальян для любителей. Сидят, хохочут, болтают без умолку… Кто-нибудь бренчит на балалайке, кое-кто дремлет. А «мертвецкой» звали потому,
что под утро на этих диванах обыкновенно спали кто лишнее выпил или кому очень далеко было
до дому…
До образования ли,
до наук ли таким художникам было, когда нет ни квартиры, ни платья, когда из сапог пальцы смотрят, а штаны такие,
что приходится задом к стене поворачиваться.
Еще в семи — и восьмидесятых годах он был таким же, как и прежде, а то, пожалуй, и хуже, потому
что за двадцать лет грязь еще больше пропитала пол и стены, а газовые рожки за это время насквозь прокоптили потолки, значительно осевшие и потрескавшиеся, особенно в подземном ходе из общего огромного зала от входа с Цветного бульвара
до выхода на Грачевку.
В прежние годы Охотный ряд был застроен с одной стороны старинными домами, а с другой — длинным одноэтажным зданием под одной крышей, несмотря на то,
что оно принадлежало десяткам владельцев. Из всех этих зданий только два дома были жилыми: дом, где гостиница «Континенталь», да стоящий рядом с ним трактир Егорова, знаменитый своими блинами. Остальное все лавки, вплоть
до Тверской.
И вместе с башней Троекуров начал строить свой дом, рядом с домом Голицына, чтобы «утереть ему нос», а материал, кстати, был под рукой — от Сухаревой башни. Проведал об этом Петр, назвал Троекурова казнокрадом, а все-таки в 1691 году рядом с домом Голицына появились палаты, тоже в два этажа. Потом Троекуров прибавил еще третий этаж со сводами в две с половиной сажени,
чего не было ни
до него, ни после.
Тут поднимались хлопоты о разрешении, даже печатались статьи в защиту клубной игры, подавались слезницы генерал-губернатору, где доказывалось,
что игра не вред, а чуть ли не благодеяние, и опять играли
до нового протокола.
Здесь игра начиналась не раньше двух часов ночи, и бывали случаи,
что игроки засиживались в этой комнате вплоть
до открытия клуба на другой день, в семь часов вечера, и, отдохнув тут же на мягких диванах, снова продолжали игру.
И является вопрос: за
что могли не избрать в члены клуба кандидата, то есть лицо, уже бывавшее в клубе около года
до баллотировки? Вернее всего,
что за не подходящие к тому времени взгляды, которые высказывались Чатским в «говорильне».
Сейчас, перечитывая бессмертную комедию, я еще раз утверждаюсь,
что забаллотированный Чатский и есть Чацкий. Разве Фамусов, «Аглицкого клоба верный сын
до гроба», — а там почти все были Фамусовы, — потерпел бы Чацкого в своей среде? А как забаллотировать? Да пустить слух,
что он… сумасшедший!..
Конечно, и Чаадаев, о котором в связи с Английским клубом вспоминает Герцен в «Былом и думах», был бельмом на глазу, но исключить его было не за
что, хотя он тоже за свои сочинения был объявлен сумасшедшим, — но это окончилось благополучно, и Чаадаев неизменно, от юности
до своей смерти 14 апреля 1856 года, был членом клуба и, по преданиям, читал в «говорильне» лермонтовское стихотворение на смерть Пушкина. Читал — а его слушали «ничтожные потомки известной подлостью прославленных отцов…».
В семидесятых годах формы у студентов еще не было, но все-таки они соблюдали моду, и студента всегда можно было узнать и по манерам, и по костюму. Большинство, из самых радикальных, были одеты по моде шестидесятых годов: обязательно длинные волосы, нахлобученная таинственно на глаза шляпа с широченными полями и иногда — верх щегольства — плед и очки,
что придавало юношам ученый вид и серьезность. Так одевалось студенчество
до начала восьмидесятых годов, времени реакции.
Когда дотанцуются
до усталости, идут к свадебному обеду, который сразу делается шумным, потому
что буфет уже сделал свое дело.
До этого известно только,
что в конце шестидесятых годов дом был занят пансионом Репмана, где учились дети богатых людей, а весь период от отъезда Волконской
до Репмана остается неизвестным.
Революция 1905 года добралась
до «кусочников». Рабочие тогда постановили ликвидировать «кусочников»,
что им и удалось. Но через два года, с усилением реакции, «кусочники» опять появились и существовали во всей силе вплоть
до 1917 года.
Широко и весело зажила Вера Ивановна на Пречистенке, в лучшем из своих барских особняков, перешедших к ней по наследству от отца. У нее стали бывать и золотая молодежь, и модные бонвиваны — львы столицы, и дельные люди, вплоть
до крупных судейских чинов и адвокатов. Большие коммерческие дела после отца Вера Ивановна вела почти
что лично.
А главное, еще и потому,
что рядом с банями была лавчоночка, где народный поэт Разоренов торговал своего изделия квасом и своего засола огурцами, из-под которых рассол был
до того ароматичен и вкусен,
что его предпочитали даже прекрасному хлебному квасу.
Извозчик в трактире и питается и согревается. Другого отдыха, другой еды у него нет. Жизнь всухомятку. Чай да требуха с огурцами. Изредка стакан водки, но никогда — пьянства. Раза два в день, а в мороз и три, питается и погреется зимой или высушит на себе мокрое платье осенью, и все это удовольствие стоит ему шестнадцать копеек: пять копеек чай, на гривенник снеди
до отвала, а копейку дворнику за то,
что лошадь напоит да у колоды приглядит.
После обеда мальчики убирают посуду, вытирают каток, а портные садятся тотчас же за работу. Посидев за шитьем час, мастера, которым есть
что надеть, идут в трактир пить чай и потом уже вместе с остальными пьют второй, хозяйский чай часов в шесть вечера и через полчаса опять сидят за работой
до девяти.