Неточные совпадения
На этом
бульваре, как значилось
в той же адресной книге, стоял другой
дом генерал-майора Хитрова, № 39.
В такую только ночь и можно идти спокойно по этому
бульвару, не рискуя быть ограбленным, а то и убитым ночными завсегдатаями, выходящими из своих трущоб
в грачевских переулках и Арбузовской крепости, этого громадного бывшего барского
дома, расположенного
на бульваре.
Самым страшным был выходящий с Грачевки
на Цветной
бульвар Малый Колосов переулок, сплошь занятый полтинными, последнего разбора публичными
домами. Подъезды этих заведений, выходящие
на улицу, освещались обязательным красным фонарем, а
в глухих дворах ютились самые грязные тайные притоны проституции, где никаких фонарей не полагалось и где окна завешивались изнутри.
Я еще тройной свисток — и мне сразу откликнулись с двух разных сторон. Послышались торопливые шаги: бежал дворник из соседнего
дома, а со стороны
бульвара — городовой, должно быть, из будки… Я спрятался
в кусты, чтобы удостовериться, увидят ли человека у решетки. Дворник бежал вдоль тротуара и прямо наткнулся
на него и засвистал. Подбежал городовой… Оба наклонились к лежавшему. Я хотел выйти к ним, но опять почувствовал боль
в ноге: опять провалился ножик
в дырку!
В это время он женился
на дочери содержателя меблированных комнат, с которой он познакомился у своей сестры, а сестра жила с его отцом
в доме, купленном для нее
на Тверском
бульваре.
В это же время, около полуночи, из своего казенного
дома переходил
бульвар обер-полицмейстер Козлов, направляясь
на противоположную сторону
бульвара, где жила известная московская красавица портниха.
Под бельэтажем нижний этаж был занят торговыми помещениями, а под ним, глубоко
в земле, подо всем
домом между Грачевкой и Цветным
бульваром сидел громаднейший подвальный этаж, весь сплошь занятый одним трактиром, самым отчаянным разбойничьим местом, где развлекался до бесчувствия преступный мир, стекавшийся из притонов Грачевки, переулков Цветного
бульвара, и даже из самой «Шиповской крепости» набегали фартовые после особо удачных сухих и мокрых дел, изменяя даже своему притону «Поляковскому трактиру»
на Яузе, а хитровская «Каторга» казалась пансионом благородных девиц по сравнению с «Адом».
Сидит человек
на скамейке
на Цветном
бульваре и смотрит
на улицу,
на огромный
дом Внукова. Видит, идут по тротуару мимо этого
дома человек пять, и вдруг — никого! Куда они девались?.. Смотрит — тротуар пуст… И опять неведомо откуда появляется пьяная толпа, шумит, дерется… И вдруг исчезает снова… Торопливо шагает будочник — и тоже проваливается сквозь землю, а через пять минут опять вырастает из земли и шагает по тротуару с бутылкой водки
в одной руке и со свертком
в другой…
Были еще актерские номера
на Большой Дмитровке,
на Петровке, были номера при Китайских банях,
на Неглинном, довольно грязные, а самыми дешевыми были меблирашки «Семеновна»
на Сретенском
бульваре, где
в 1896 году выстроен огромный
дом страхового общества «Россия».
Третий
дом на этой улице, не попавший
в руки купечества, заканчивает правую сторону Большой Дмитровки, выходя и
на бульвар.
В конце XVIII века
дом этот выстроил ротмистр Талызин, а
в 1818 году его вдова продала
дом Московскому университету. Ровно сто лет, с 1818 по 1918 год,
в нем помещалась университетская типография, где сто лет печатались «Московские ведомости».
Зарядившись
в пивных, студенчество толпами спускается по
бульварам вниз
на Трубную площадь, с песнями, но уже «Gaudeamus» заменен «Дубинушкой». К ним присоединилось уже несколько белоподкладочников, которые, не желая отставать от товарищей, сбросили свой щегольской наряд
дома и
в стареньких пальтишках вышагивают по
бульварам. Перед «Московскими ведомостями» все останавливаются и орут...
Бывали здесь богатые купеческие свадьбы, когда около
дома стояли чудные запряжки; бывали и небогатые, когда стояли вдоль
бульвара кареты, вроде театральных,
на клячах которых
в обыкновенное время возили актеров императорских театров
на спектакли и репетиции. У этих карет иногда проваливалось дно, и ехавшие бежали по мостовой, вопя о спасении… Впрочем, это было безопасно, потому что заморенные лошади еле двигались… Такой случай
в восьмидесятых годах был
на Петровке и закончился полицейским протоколом.
Старший Федор все так же ростовщичал и резал купоны, выезжая днем
в город, по делам. Обедали оба брата
дома, ели исключительно русские кушанья, без всяких деликатесов, но ни тот, ни другой не пил. К восьми вечера они шли
в трактир Саврасенкова
на Тверской
бульвар, где собиралась самая разнообразная публика и кормили дешево.
По субботам члены «Русского гимнастического общества» из
дома Редлиха
на Страстном
бульваре после вечерних классов имели обычай ходить
в ближайшие Сандуновские бани, а я всегда шел
в Палашовские, рядом с номерами «Англия», где я жил.
Неточные совпадения
Молча с Грушницким спустились мы с горы и прошли по
бульвару, мимо окон
дома, где скрылась наша красавица. Она сидела у окна. Грушницкий, дернув меня за руку, бросил
на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые так мало действуют
на женщин. Я навел
на нее лорнет и заметил, что она от его взгляда улыбнулась, а что мой дерзкий лорнет рассердил ее не
на шутку. И как,
в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко
на московскую княжну?..
Бывало, он еще
в постеле: // К нему записочки несут. // Что? Приглашенья?
В самом деле, // Три
дома на вечер зовут: // Там будет бал, там детский праздник. // Куда ж поскачет мой проказник? // С кого начнет он? Всё равно: // Везде поспеть немудрено. // Покамест
в утреннем уборе, // Надев широкий боливар, // Онегин едет
на бульвар, // И там гуляет
на просторе, // Пока недремлющий брегет // Не прозвонит ему обед.
День был серенький, холодный и молчаливый. Серебряные, мохнатые стекла
домов смотрели друг
на друга прищурясь, — казалось, что все
дома имеют физиономии нахмуренно ожидающие. Самгин медленно шагал
в сторону
бульвара, сдерживая какие-то бесформенные, но тревожные мысли, прерывая их.
Какая-то сила вытолкнула из
домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по
бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел
на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли
в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
В чистеньком городке,
на тихой, широкой улице с красивым
бульваром посредине, против ресторана,
на веранде которого, среди цветов, играл струнный оркестр, дверь солидного, но небольшого
дома, сложенного из гранита, открыла Самгину плоскогрудая, коренастая женщина
в сером платье и, молча выслушав его объяснения, провела
в полутемную комнату, где
на широком диване у открытого, но заставленного окна полулежал Иван Акимович Самгин.