Неточные совпадения
Нищенствуя, детям приходилось снимать зимой обувь и отдавать ее караульщику за углом, а самим босиком метаться по снегу около выходов из трактиров и ресторанов. Приходилось добывать деньги
всеми способами, чтобы дома, вернувшись без двугривенного, не быть избитым. Мальчишки, кроме того, стояли «на стреме», когда взрослые воровали, и в то же
время сами подучивались у взрослых «работе».
Они ютились больше в «вагончике». Это был крошечный одноэтажный флигелек в глубине владения Румянцева. В первой половине восьмидесятых годов там появилась и жила подолгу красавица, которую звали «княжна». Она исчезала на некоторое
время из Хитровки, попадая за свою красоту то на содержание, то в «шикарный» публичный дом, но всякий раз возвращалась в «вагончик» и пропивала
все свои сбережения. В «Каторге» она распевала французские шансонетки, танцевала модный тогда танец качучу.
Рядом с «писучей» ночлежкой была квартира «подшибал». В старое
время типографщики наживали на подшибалах большие деньги. Да еще говорили, что благодеяние делают: «Куда ему, голому да босому, деваться! Что ни дай —
все пропьет!»
В преклонных годах умер Смолин бездетным. Пережила его только черепаха. При описи имущества, которое в то
время, конечно, не
все в опись попало, найдено было в его спальне два ведра золотых и серебряных часов, цепочек и портсигаров.
И любители роются в товаре и всегда находят что купить.
Время от
времени около этих рогож появляется владелец колокольного завода, обходит
всех и отбирает обломки лучшей бронзы, которые тут же отсылает домой, на свой завод. Сам же направляется в палатки антикваров и тоже отбирает лом серебра и бронзы.
Колокол льют! Шушукаются по Сухаревке — и тотчас же по
всему рынку, а потом и по городу разнесутся нелепые россказни и вранье. И мало того, что чужие повторяют, а каждый сам старается похлеще соврать, и обязательно действующее лицо,
время и место действия точно обозначит.
— Рррра-ррр-ра-а! К началу! У нас Юлия Пастраны [Женщина с бородой, которую в то
время показывали в цирках и балаганах.] — двоюродная внучка от облизьяны! Дыра на боку,
вся в шелку!.. — И пойдет и пойдет…
Знакомый подземный коридор, освещенный тусклившимися сквозь туман электрическими лампочками. По
всему желобу был настлан деревянный помост, во
время оттепели все-таки заливавшийся местами водой. Работы уже почти кончились,
весь ил был убран, и подземная клоака была приведена в полный порядок.
Во
время сезона улица по обеим сторонам
всю ночь напролет была уставлена экипажами. Вправо от подъезда, до Глинищевского переулка, стояли собственные купеческие запряжки, ожидавшие, нередко до утра, засидевшихся в клубе хозяев. Влево, до Козицкого переулка, размещались сперва лихачи, и за ними гремели бубенцами парные с отлетом «голубчики» в своих окованных жестью трехместных санях.
«Развлечение», модный иллюстрированный журнал того
времени, целый год печатал на заглавном рисунке своего журнала центральную фигуру пьяного купца, и
вся Москва знала, что это Миша Хлудов, сын миллионера — фабриканта Алексея Хлудова, которому отведена печатная страничка в словаре Брокгауза, как собирателю знаменитой хлудовской библиотеки древних рукописей и книг, которую описывали известные ученые.
Они являлись в клуб обедать и уходили после ужина. В карты они не играли, а целый вечер сидели в клубе, пили, ели, беседовали со знакомыми или проводили
время в читальне, надо заметить, всегда довольно пустой, хотя клуб имел прекрасную библиотеку и выписывал
все русские и многие иностранные журналы.
Подозвали Волгужева. В отрепанном пиджаке, как большинство учеников того
времени, он подошел к генералгубернатору, который был выше его ростом на две головы, и взял его за пуговицу мундира, что привело в ужас
все начальство.
Кругом
все знакомые… Приветствуя, В. Е. Шмаровин иногда становится перед вошедшим: в одной руке серебряная стопочка допетровских
времен, а в другой — екатерининский штоф, «квинтель», как называли его на «средах».
1922 год. Все-таки собирались «среды». Это уж было не на Большой Молчановке, а на Большой Никитской, в квартире С. Н. Лентовской. «Среды» назначались не регулярно.
Время от
времени «дядя Володя» присылал приглашения, заканчивавшиеся так...
Это было самое прибыльное занятие, и за летнее
время ученики часто обеспечивали свое существование на целую зиму. Ученики со средствами уезжали в Крым, на Кавказ, а кто и за границу, но таких было слишком мало.
Все, кто не скапливал за лето каких-нибудь грошовых сбережений, надеялись только на продажу своих картин.
Соединить золу с табаком так: два стакана табаку и один стакан золы, ссыпать это в горшок, смачивая водой стакан с осьмою, смачивать не сразу, а понемногу, и в это
время опять тереть, и так тереть
весь табак до конца, выкладывая в одно место.
Роскошен белый колонный зал «Эрмитажа». Здесь привились юбилеи. В 1899 году, в Пушкинские дни, там был Пушкинский обед, где присутствовали
все знаменитые писатели того
времени.
—
Время такое-с,
все разъехамшись… Во
всем коридоре одна только Языкова барыня… Кто в парк пошел, кто на бульваре сидит… Ко сну прибудут, а теперь еще солнце не село.
А до него Лубянская площадь заменяла собой и извозчичий двор: между домом Мосолова и фонтаном — биржа извозчичьих карет, между фонтаном и домом Шилова — биржа ломовых, а вдоль
всего тротуара от Мясницкой до Большой Лубянки — сплошная вереница легковых извозчиков, толкущихся около лошадей. В те
времена не требовалось, чтобы извозчики обязательно сидели на козлах. Лошади стоят с надетыми торбами, разнузданные, и кормятся.
Много лет спустя Пастухов, по секрету, на рыбной ловле, рассказал мне об этом факте, а потом подтвердил его мне известный в свое
время картежник Н. В. Попов, близко знавший почти
всех членов шайки «червонных валетов», с которыми якшался, и добавил ряд подробностей, неизвестных даже Пастухову.
За четверть часа до назначенного
времени выходит горнист и играет на трубе «повестку к заре». Через четверть часа выстраивается
весь караул у будки и под барабанный бой правит церемониал «зари».
Сто лет самоотверженной, полной риска работы нескольких поколений на виду у
всей Москвы. Еще и сейчас немало москвичей помнят подвиги этих удальцов на пожарах, на ходынской катастрофе во
время царского коронования в 1896 году, во
время наводнений и, наконец, при пожаре артиллерийских складов на Ходынке в 1920 году.
В те давние
времена пожарные, николаевские солдаты, еще служили по двадцать пять лет обязательной службы и были почти
все холостые, имели «твердых» возлюбленных — кухарок.
Я помню одно необычайно сухое лето в половине восьмидесятых годов, когда в один день было четырнадцать пожаров, из которых два — сбор
всех частей. Горели Зарядье и Рогожская почти в одно и то же
время… А кругом мелкие пожары…
В те
времена всевластным диктатором Москвы был генерал-губернатор Закревский, перед которым трепетали
все. Каждое утро горячие сайки от Филиппова подавались ему к чаю.
Во
время сеанса он тешил князя, болтая без умолку обо
всем, передавая
все столичные сплетни, и в то же
время успевал проводить разные крупные дела, почему и слыл влиятельным человеком в Москве. Через него многого можно было добиться у всемогущего хозяина столицы, любившего своего парикмахера.
После убийства Александра II, с марта 1881 года,
все московское дворянство носило год траур и парикмахеры на них не работали. Барские прически стали носить только купчихи, для которых траура не было. Барских парикмахеров за это
время съел траур. А с 1885 года французы окончательно стали добивать русских мастеров, особенно Теодор, вошедший в моду и широко развивший дело…
И является вопрос: за что могли не избрать в члены клуба кандидата, то есть лицо, уже бывавшее в клубе около года до баллотировки? Вернее
всего, что за не подходящие к тому
времени взгляды, которые высказывались Чатским в «говорильне».
«Пройдясь по залам, уставленным столами с старичками, играющими в ералаш, повернувшись в инфернальной, где уж знаменитый „Пучин“ начал свою партию против „компании“, постояв несколько
времени у одного из бильярдов, около которого, хватаясь за борт, семенил важный старичок и еле-еле попадал в своего шара, и, заглянув в библиотеку, где какой-то генерал степенно читал через очки, далеко держа от себя газету, и записанный юноша, стараясь не шуметь, пересматривал подряд
все журналы, он направился в комнату, где собирались умные люди разговаривать».
В конце девяностых годов была какая-то политическая демонстрация, во
время которой от дома генерал-губернатора расстреливали и разгоняли шашками жандармы толпу студентов и рабочих. При появлении демонстрации
все магазины, конечно, на запор.
Эта «ажидация» для выездных лакеев, которые приезжали сюда в старые
времена на запятках карет и саней, была для них клубом. Лакеи здесь судачили, сплетничали и
всю подноготную про своих господ разносили повсюду.
— Сезон блюсти надо, — говаривал старшина по хозяйственной части П. И. Шаблыкин, великий гурман, проевший
все свои дома. — Сезон блюсти надо, чтобы
все было в свое
время. Когда устрицы флексбургские, когда остендские, а когда крымские. Когда лососина, когда семга… Мартовский белорыбий балычок со свежими огурчиками в августе не подашь!
После перестройки Малкиеля дом Белосельских прошел через много купеческих рук. Еще Малкиель совершенно изменил фасад, и дом потерял вид старинного дворца. Со
времени Малкиеля
весь нижний этаж с зеркальными окнами занимал огромный магазин портного Корпуса, а бельэтаж — богатые квартиры. Внутренность роскошных зал была сохранена. Осталась и беломраморная лестница, и выходивший на парадный двор подъезд, еще помнивший возок Марии Волконской.
Бегали от побоев портные, сапожники, парикмахеры, столяры, маляры, особенно служившие у маленьких хозяйчиков — «грызиков», где они, кроме учения ремеслу этими хозяйчиками, а главное — их пьяными мастерами и хозяйками употреблялись на всякие побегушки. Их, в опорках и полуголых, посылали во всякое
время с ведрами на бассейн за водой, они вставали раньше
всех в квартире, приносили дрова, еще затемно ставили самовары.
В работе — только опорки и рванье, а праздничное платье было у
всех в те
времена модное. Высший шик — опойковые сапоги с высокими кожаными калошами.
Потом уже, в начале восьмидесятых годов, во
всех банях постановили брать копейку за веник, из-за чего в Устьинских банях даже вышел скандал: посетители перебили окна, и во
время драки публика разбегалась голая…
С той поры он возненавидел Балашова и
все мечтал объехать его во что бы то ни стало. Шли сезоны, а он
все приходил в хвосте или совсем последним. Каждый раз брал билет на себя в тотализаторе — и это иногда был единственный билет на его лошадь. Публика при выезде его на старт смеялась, а во
время бега, намекая на профессию хозяина, кричала...
И сама побежала с ним. Любовник в это
время ушел, а сосед
всю эту историю видел и рассказал ее в селе, а там односельчане привезли в Москву и дразнили несчастного до старости… Иногда даже плакал старик.
Великим постом «Щербаки» переполнялись актерами, и
все знаменитости того
времени были его неизменными посетителями, относились к Спиридону Степановичу с уважением, и он
всех знал по имени-отчеству.
Погребок торговал через заднюю дверь
всю ночь. Этот оригинальной архитектуры дом был окрашен в те
времена в густой темно-серый цвет. Огромные окна бельэтажа, какие-то выступы, а в углублениях высокие чугунные решетчатые лестницы — вход в дом. Подъездов и вестибюлей не было.
В то
время все пространство между Садовой и Тверской заставой считалось еще Ямской слободой.
Первое
время еще возили по Питерскому тракту ссылаемых в Сибирь, а потом
все стали ездить по железной дороге, и товары пошли в вагонах. Закрылось здание кордегардии. Не кричали больше «подвысь!».
Почти во
всех росли большие деревья, посаженные в давние
времена по распоряжению начальства.