Цитаты со словом «Клава»
Торговка поднимается с горшка, открывает толстую сальную покрышку, грязными руками вытаскивает «рванинку» и
кладет покупателю на ладонь.
Приходящий
кладет молча в руку полтинник.
Всем букинистам был известен один собиратель, каждое воскресенье копавшийся в палатках букинистов и в разваленных на рогожах книгах, оставивший после себя ценную библиотеку. И рассчитывался он всегда неуклонно так: сторгует,
положим, книгу, за которую просили пять рублей, за два рубля, выжав все из букиниста, и лезет в карман. Вынимает два кошелька, из одного достает рубль, а из другого вываливает всю мелочь и дает один рубль девяносто три копейки.
Пришел,
положим, мужик свой последний полушубок продавать. Его сразу окружает шайка барышников. Каждый торгуется, каждый дает свою цену. Наконец, сходятся в цене. Покупающий неторопливо лезет в карман, будто за деньгами, и передает купленную вещь соседу. Вдруг сзади мужика шум, и все глядят туда, и он тоже туда оглядывается. А полушубок в единый миг, с рук на руки, и исчезает.
Положим, это еще Кречинский делал. Но Сухаревка выше Кречинского. Часы или булавку долго ли подменить! А вот подменить дюжину штанов — это может только Сухаревка. Делалось это так: ходят малые по толкучке, на плечах у них перекинуты связки штанов, совершенно новеньких, только что сшитых, аккуратно сложенных.
Еще в екатерининские времена она была заключена в подземную трубу: набили свай в русло речки, перекрыли каменным сводом,
положили деревянный пол, устроили стоки уличных вод через спускные колодцы и сделали подземную клоаку под улицами.
— Сперва думали — мертвый,
положили в часовню, где два тела опившихся лежали, а он зашевелился и заговорил.
Последний раз я видел Мишу Хлудова в 1885 году на собачьей выставке в Манеже. Огромная толпа окружила большую железную клетку. В клетке на табурете в поддевке и цилиндре сидел Миша Хлудов и пил из серебряного стакана коньяк. У ног его сидела тигрица, била хвостом по железным прутьям, а голову
положила на колени Хлудову. Это была его последняя тигрица, недавно привезенная из Средней Азии, но уже прирученная им, как собачонка.
— А нос где? — спрашивает Паша,
кладя на тарелку небольшую птичку с длинными ногами.
В 1894 году на огромный стол, где обычно рисовали по «средам» художники свои акварели, В. Е. Шмаровин
положил лист бристоля и витиевато написал сверху: «1-я среда 1894-го года». Его сейчас же заполнили рисунками присутствующие. Это был первый протокол «среды».
Взять листового табаку махорки десять фунтов, немного его подсушить (взять простой горшок, так называемый коломенский, и ступку деревянную) и этот табак
класть в горшок и тереть, до тех пор тереть, когда останется не больше четверти стакана корешков, которые очень трудно трутся; когда весь табак перетрется, просеять его сквозь самое частое сито.
Духи
класть так: взять четверть фунта эликсиру соснового масла, два золотника розового масла и один фунт розовой воды самой лучшей.
Когда весь табак перетрется со смесью, его вспрыскивать оставшимся одним золотником розового масла и перемешивать руками. Затем насыпать в бутылки; насыпав в бутылки табак, закубрить его пробкой и завязать пузырем, поставить их на печь дней на пять или на шесть, а на ночь в печку ставить,
класть их надо в лежачем положении. И табак готов».
Например, игра в наперсток состоит в том, чтобы угадать, под каким из трех наперстков лежит хлебный шарик, который шулер на глазах у всех
кладет под наперсток, а на самом деле приклеивает к ногтю — и под наперстком ничего нет…
Вмиг разменяет, сочтет на глазах гостя, тот
положит в карман, и делу конец.
Удивится Петр Кириллов. Сам перечтет,
положит деньги на стол, поставит сверху на них солонку или тарелку.
А если гость пьяненький, он получал с него так: выпил,
положим, гость три рюмки водки и съел три пирожка. Значит, за три рюмки и три пирожка надо сдать в буфет 60 копеек.
Стоит старик,
положив руку на спинку кресла, и, видимо, рад поговорить.
Конец этому
положил Артемьев, открывший обширный мужской зал на Страстном бульваре и опубликовавший: «Бритье 10 копеек с одеколоном и вежеталем. На чай мастера не берут». И средняя публика переполняла его парикмахерскую, при которой он также открыл «депо пиявок».
Старшины по представлению им письма
положили, пригласив г-на Бибикова, в присутствии его то письмо сжечь, а буде Бибиков изъявит желание получить его, как по подписи ему принадлежащее, в таковом случае предоставить ему оное взять, которое однако ж Бибиков не принял, а письмо в общем присутствии старшин было сожжено…»
Аванзал — большая комната с огромным столом посредине, на котором в известные дни ставились баллотировочные ящики, и каждый входящий в эти дни член клуба, раньше чем пройти в следующие комнаты, обязан был
положить в ящики шары, сопровождаемый дежурным старшиной.
Дом, занятый типографией, надо
полагать, никогда не ремонтировался и даже снаружи не красился.
При поимке вора,
положим, часов в семь утра, его, полуголого и босого, привязывали к такому столбу поближе к выходу. Между приходившими в баню бывали люди, обкраденные в банях, и они нередко вымещали свое озлобление на пойманном…
Вымывшись и одевшись, больной вызывал бабку. Она приказывала ему ложиться брюхом поперек порога отворенной двери,
клала сверху на поясницу сухой веник и ударяла потихоньку топором несколько раз по венику, шепча непонятные заклинания. Операция эта называлась «присекание».
Он приходил в раздевальню «дворянского» отделения, сидел в ней часа два, принимал от приказчика выручку и
клал ее в несгораемый шкаф. Затем звал цирюльника. Он ежедневно брился — благо даром, не платить же своему деньги, а в одиннадцать часов аккуратно являлся брат Федор, забирал из шкафа пачки денег, оставляя серебро брату, — и уходил.
Лечился П. В. Шумахер от подагры и вообще от всех болезней баней. Парили его два банщика, поминутно поддавая на «каменку». Особенно он любил Сандуновские, где, выпарившись, отдыхал и даже спал часа два и всегда с собой уносил веник. Дома, отдыхая на диване, он
клал веник под голову.
Не ворошь ты меня, Танюшка,
Растомила меня банюшка,
Размягчила туги хрящики,
Разморила все суставчики.
В бане веник больше всех бояр,
Положи его, сухмяного, в запар,
Чтоб он был душистый и взбучистый,
Лопашистый и уручистый…
Охотнорядские купцы потешались над ним обыкновенно так: занимали стол, заказывали еду, а посреди стола
клали незавязанный пакет.
Это был владелец дома, первогильдейский купец Григорий Николаевич Карташев. Квартира его была рядом с трактиром, в ней он жил одиноко, спал на голой лежанке,
положив под голову что-нибудь из платья. В квартире никогда не натирали полов и не мели.
Ели молча, ложку после каждого глотка
клали на каток и снова, прожевав мясо и хлеб, черпали вторую.
— Андрей Максимов, а сколько ты мне
положишь в неделю? — пьяным голосом обращается плотник к хозяину.
Так было до первой половины прошлого века, до Николаевской железной дороги. Николай I
положил на карту линейку и провел карандашом прямую черту от Москвы до Питера.
–…Камнем тогда еще не мостили, а
клали поперечные бревна, которые после сильных ливней всплывали, становились торчком и надолго задерживали движение.
Цитаты из русской классики со словом «Клава»
Ассоциации к слову «Клава»
Предложения со словом «клава»
- Теперь о том, как пальцы дней считают, немеют руки, Клава умерла, так мескалиновую нитью протыкаем под мой мотор, Леуну навела.
- Клава бежит за зонтом и, конечно, опаздывает на работу.
- Юлька не обижается, у неё пальцы по клаве шустро бегают.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «клава»
Дополнительно