Неточные совпадения
Неделю
я провел верхом вдвоем с калмыком, взятым по рекомендации
моего старого знакомого казака, который дал
мне свою строевую
лошадь и калмыка провожатым. В неблагополучных станицах мы
не ночевали, а варили кашу
и спали в степи. Все время жара была страшная. В редких хуторах
и станицах
не было разговора о холере, но в некоторых косило десятками,
и во многих даже дезинфекция
не употреблялась: халатность полная, мер никаких.
— Да вот так же, вам всегда везет,
и сейчас тоже! Вчера приехал ко
мне мой бывший денщик, калмык, только что из полка отпущенный на льготу! Прямо с поезда, проездом в свой улус, прежде ко
мне повидаться, к своему командиру…
Я еду на поезд — а он навстречу на своем коне… Триста монет ему давали в Москве —
не отдал! Ну,
я велел ему дожидаться, — а вышло кстати… Вот он вас проводит, а потом
и мою лошадь приведет… Ну, как, довольны? —
и хлопнул
меня по плечу.
— Вот что
я тебе, Абрам, скажу по-дружески: послушайся
меня и, если исполнишь
мой совет, то будешь ты опять богат. Вот у тебя хлыст в руках, прикажи сейчас же отпереть все конюшни
и всех до одной
лошадей выгони в поле, ворота запри, а сам на поезд на два месяца в Крым. Иди
и не оглядывайся!
Меня, привыкшего к табунной жизни в задонских степях, где действительно арканятся
и выезжаются могучие
лошади, до четырех лет
не видавшие человека, смешили эти убогие приемы, которые они применяли с серьезными лицами, а
мой товарищ-казак все, что они делали, в гораздо лучшем виде повторил перед ними, да
я и сам вспомнил старинку.
С первого же раза
я был поражен
и очарован красой
и резвостью скаковых
лошадей. Во время
моих поездок по задонским зимовникам еще почти
не было чистокровных производителей, а только полукровные. Они
и тогда поражали
меня красотой
и силой, но им далеко было до того, что
я увидел на московском ипподроме.
Неточные совпадения
Дороги
не лучше
и не могут быть лучше;
лошади мои везут
меня и по дурным.
— Почему же ты думаешь, что
мне неприятна твоя поездка? Да если бы
мне и было это неприятно, то тем более
мне неприятно, что ты
не берешь
моих лошадей, — говорил он. — Ты
мне ни разу
не сказала, что ты решительно едешь. А нанимать на деревне, во-первых, неприятно для
меня, а главное, они возьмутся, но
не довезут. У
меня лошади есть.
И если ты
не хочешь огорчить
меня, то ты возьми
моих.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда
лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась
и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем
моим жилам,
и мне было как-то весело, что
я так высоко над миром: чувство детское,
не спорю, но, удаляясь от условий общества
и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души,
и она делается вновь такою, какой была некогда
и, верно, будет когда-нибудь опять.
Я держу четырех
лошадей: одну для себя, трех для приятелей, чтоб
не скучно было одному таскаться по полям; они берут
моих лошадей с удовольствием
и никогда со
мной не ездят вместе.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а
мой отец боится русских
и не пускает
меня в горы; отдай
мне свою
лошадь,
и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.