Неточные совпадения
Кроме своей газеты и «Московского листка», благодаря старому знакомству с Н.И. Пастуховым,
цензор С.И. Соколов все остальные газеты считал вредными,
а сотрудников их — врагами отечества.
Любопытно, что одним из первых во время наступившей реакции пострадал
цензор Никотин, просматривавший журнал Н.
А. Пушкарева «Свет и тени».
В 8 часов вечера, в субботу, я роздал номер газетчикам и послал к
цензору за гранками. Каково же было мое удивление, когда посланный вернулся и уведомил, что номер выпускать нельзя, так как
цензором сделаны вымарки. Номер я уже роздал весь и уехал на поезде,
а вернувшись в понедельник, отправился в цензурный комитет, куда были доставлены и цензорские гранки. Оказалось, что вычеркнуто было только одно слово: «казенная».
— Вы так хорошо испортили «казенную» бумагу, что и «казенную» лошадь можно за это простить. Не беспокойтесь, за выпуск номера мы вас не привлечем. Я поговорю с
цензором,
а эти строчки я оставлю себе на память.
Статьи для цензуры посылались в пятницу,
а хроника и отчеты — в субботу, после четырех часов дня, то есть когда верстался номер. Бывали случаи, что уже наступал вечер,
а цензурных гранок не приносили. Приходилось иногда ехать самому к
цензору на квартиру выручать материал.
— Безобразники!
А еще государственное коннозаводство! — вздохнул
цензор и успокоился.
У всех главной была одна мысль: как бы подвести
цензора. Особенно это удавалось М.М. Чемоданову, делавшему для цензуры наброски карандашом неоконченными,
а потом, уже на подписанном
цензором листе, он делал два-три штриха, и появлялся или портрет известного деятеля, или такая поза у какого-нибудь начальствующего лица, что оно выходило в смешном виде.
Стихи напечатаны были потом в «Осколках», но дворник «не пошел»: как раз накануне был получен циркуляр доставлять
цензору карикатуры и рисунки не в оригинале,
а в оттисках.
В 1859 году он был сослан на Кавказ рядовым, но потом возвращен за отличия в делах с горцами. Выслан он был за стихи, которые прочел на какой-то студенческой тайной вечеринке,
а потом принес их в «Развлечение»; редактор, не посмотрев, сдал их в набор и в гранках послал к
цензору. Последний переслал их в цензурный комитет,
а тот к жандармскому генералу, и в результате перед последним предстал редактор «Развлечения» Ф.Б. Миллер. Потребовали и автора к жандарму. На столе лежала гранка со следующими стихами...
Более серьезное отношение являлось невозможным, особенно «Курьеру» — газете с предварительной цензурой, где каждая статья с предубеждением прочитывалась
цензором: его пугал один веявший в газете дух В.
А. Гольцева.
А И.Д. Новик не унывал и все посылал и посылал
цензорам горючий материал. Алексей Максимович Горький прислал сюда своего «Буревестника», который был возвращен в редакцию изуродованный донельзя черными чернилами в отдельных строках и наконец сразу перечеркнутый красными крест-накрест.
Первое напечатали,
а второе зачеркнутым было возвращено с отеческим выговором редактору.
Цензоры никак не думали, что скоро «миллион пушек» понадобится для грядущей войны. Сытые чиновники, верившие в свою силу, не чувствовали приближения бури грядущего.
Последние строчки особенно понятны, — постоянный сотрудник и редактор «Русской мысли» М.Н. Ремезов занимал, кроме того, важный пост иностранного
цензора, был в больших чинах и пользовался влиянием в управлении по делам печати, и часто, когда уж очень высоко ставил парус В.
А. Гольцев, бурный вал со стороны цензуры налетал на ладью «Русской мысли», и М.Н. Ремезов умело «отливал воду», и ладья благополучно миновала бури цензуры и продолжала плыть дальше, несмотря на то, что, по словам М.Н. Ремезова...
Неточные совпадения
Говорил он долго, точно забыв, что ему нужно к
цензору,
а кончил тем, что, ткнув пальцем в рукописи Самгина, крепко, так, что палец налился кровью, прижал их ко столу.
— Да, напечатал. Похваливают.
А по-моему — ерунда! К тому же
цензор или редактор поправили рукопись так, что смысл исчез,
а скука — осталась.
А рассказишко-то был написан именно против скуки. Ну, до свидания, мне — сюда! — сказал он, схватив руку Самгина горячей рукой. — Все — бегаю. Места себе ищу, — был в Польше, в Германии, на Балканах, в Турции был, на Кавказе. Неинтересно. На Кавказе, пожалуй, всего интереснее.
Ногайцев старался утешать,
а приват-доцент Пыльников усиливал тревогу. Он служил на фронте
цензором солдатской корреспонденции, приехал для операции аппендикса, с месяц лежал в больнице, сильно похудел, оброс благочестивой светлой бородкой, мягкое лицо его подсохло, отвердело, глаза открылись шире, и в них застыло нечто постное, унылое. Когда он молчал, он сжимал челюсти, и борода его около ушей непрерывно, неприятно шевелилась, но молчал он мало, предпочитая говорить.
— Корреспонденций моих — не печатают. Редактор, старый мерин, пишет мне, что я слишком подчеркиваю отрицательные стороны,
а это не нравится
цензору. Учит: всякая критика должна исходить из некоторой общей идеи и опираться на нее.
А черт ее найдет, эту общую идею!
Мрачный тон статьи позволял думать, что в ней глубоко скрыта от
цензора какая-то аллегория,
а по начальной фразе Самгин понял, что статья написана редактором, это он довольно часто начинал свои гражданские жалобы фразой, осмеянной еще в шестидесятых годах: «В настоящее время, когда».