Неточные совпадения
Это был второй случай молниеносной холеры. Третий я видел в глухой степи, среди артели косцов, возвращавшихся с полевых работ на родину. Мы ехали по жаре шагом. Впереди
шли семеро косцов. Вдруг один из них упал, и все бросились вперед по дороге бежать. Остался только один, который наклонился над упавшим, что-то делал около него, потом бросился догонять
своих. Мы поскакали наперерез бежавшим и поймали последнего.
— Тогда, перед казнью, много наших донцов похватали! Приехали они в Москву атамана спасать. Похватали и сослали кого в Соловки, кого куда. Уж через пять лет, когда воцарился Федор, вернули, и многие из них
шли через Москву и еще видели на шесте, против Кремля, на Болоте, голову
своего атамана.
Заметка эта не
пошла, так как цензура
послала распоряжение — никаких подробностей происшествия не сообщать. Зато слухи в городе и по губерниям разошлись самые невероятные. Многие возвратились с дач, боясь за
своих родных в Москве и за
свое имущество.
«Русский курьер» основан был В.Н. Селезневым в 1879 году, но
шел в убыток. Пришлось искать денег. Отозвался московский купец Н.П. Ланин, владелец известного завода шипучих вод и увековечивший
свое имя производством искусственного «ланинского» шампанского, которое подавалось подвыпившим гостям в ресторанах за настоящее и было в моде на всех свадьбах, именинах и пирушках средней руки.
Н.П. Ланин ликовал, «ланинское» шампанское, усиленно рекламированное,
шло великолепно и покрывало расходы по газете. Газета, как обухом по лбу, хватила и цензуру и разрешившую Н.П. Ланину газету администрацию
своим неслыханным дотоле ярким либерализмом.
Франтоватый, красивый, молодой приват-доцент сделался завсегдатаем губернаторского дома, и повторилась библейская история на новый лад: старый Пентефрий остался Пентефрием, жена его, полная жизни, красивая женщина, тоже не изменилась, но потомок Иосифа Прекрасного не
пошел в
своего библейского предка…
В газете появился В.М. Дорошевич со
своими короткими строчками, начавший здесь
свой путь к
славе «короля фельетонистов». Здесь он был не долго. Вскоре его пригласил Н.И. Пастухов в «Московский листок», а потом В.М. Дорошевич уехал в Одессу и в
свое путешествие на Сахалин.
Многие ругали «Листок», и все его читали. Внешне чуждались Н.И. Пастухова, а к нему
шли. А он вел
свою линию, не обращал на такие разговоры никакого внимания, со всеми был одинаков, с утра до поздней ночи носился по трактирам, не стеснялся пить чай в простонародных притонах и там-то главным образом вербовал
своих корреспондентов и слушал разные разговоры мелкого люда, которые и печатал, чутьем угадывая, где правда и где ложь.
Романы
шли шесть раз в неделю, а по воскресеньям
шел фельетон И.И. Мясницкого, его сценки из народного или купеческого быта. И.И. Мясницкого читала праздничная публика, а романы, можно сказать, читались более широко. Каждый романист имел
свои два дня в неделю. Понедельник и среда — исторический роман Опочинина, вторник и пятница — роман из высшего круга с уголовщиной «Синее домино» (псевдоним А.И. Соколовой), а среда и суббота — А.М. Пазухин, особый любимец публики, дававший постоянных подписчиков.
Наконец, сам Н.И. Пастухов «загремел»
своим романом «Разбойник Чуркин» — тоже два раза в неделю. «Листок» так
пошел в розницу, что даже А.М. Пазухина забил. Роман подписывался псевдонимом «Старый знакомый», но вся Москва знала, что это псевдоним Н.И. Пастухова.
Я
шел с сыном Богданова, Василием, который служил писарем в Москве при окружном штабе. Это был развитой малый, мой приятель, иногда мы с ним охотились. Мы наткнулись на эту компанию и удостоились приглашения отца Памво. У Василия Богданова были все приятели: представил он и меня им как
своего друга.
Вскоре после этого Н.А. Зверев приехал в Москву и потребовал к себе всех московских редакторов.
Пошел и я. Он собрал редакторов в кабинете цензурного комитета и начал увещевать, чтобы были потише, не проводили «разных неподходящих идей», и особенно набросился на
своего бывшего товарища по профессуре В.А. Гольцева, редактора «Русской мысли», и В.М. Соболевского, редактора «Русских ведомостей».
В первое время, когда «Будильник» перешел к чиновнику В.Д. Левинскому, который забрал в
свои руки дело и начал вымарщивать копейки, сведя гонорар до минимума и
посылая агентов собирать объявления для журнала, еще держались старые редакционные традиции: были веселые «субботы» сотрудников.
Если ему и давали тему — он исполнял только ту, которая ему по душе. Карикатурист 60-х годов, он был напитан тогдашним духом обличения и был беспощаден, но строго лоялен в цензурном отношении: никогда не
шел против властей и не вышучивал начальство выше городового. Но зато уж и тешил
свое обличающее сердце, — именно сердце, а не ум — насчет тех, над которыми цензурой глумиться не воспрещалось, и раскрыть подноготную самодура-купца или редактора газеты считал для себя великим удовольствием.
Собрание проводило его улюлюканьем и свистом. Впоследствии Н.Л. Казецкий переменил название
своей газеты, она стала называться «Раннее утро» и
шла хорошо в розницу.
Я.А. Фейгин метался по
своим делам по Москве, а фактическим редактором был И.Д. Новик. Первые месяцы газета
шла, конечно, слабо, направление еще ярко не определилось, но ее счастью помогло чужое несчастье.
А И.Д. Новик не унывал и все
посылал и
посылал цензорам горючий материал. Алексей Максимович Горький прислал сюда
своего «Буревестника», который был возвращен в редакцию изуродованный донельзя черными чернилами в отдельных строках и наконец сразу перечеркнутый красными крест-накрест.
Вы — ответственный редактор
«Русской мысли» — важный пост!
В жизни — мысль великий фактор,
В ней народов мощь и рост.
Но она — что конь упрямый:
Нужен верный ездовой,
Чтоб он ровно
шел и прямо,
Не мечася, как шальной.
Русский дух им должен править:
Есть у вас он, то легко
Вам журнал
свой и прославить,
И поставить высоко.
Я, кажется, был одним из немногих, который входил к нему без доклада даже в то время, когда он пишет
свой фельетон с короткими строчками и бесчисленными точками. Видя, что В.М. Дорошевич занят, я молча ложился на диван или читал газеты. Напишет он страницу, прочтет мне, позвонит и
посылает в набор. У нас была безоблачная дружба, но раз он на меня жестоко обозлился, хотя ненадолго.
Я надел
свою шикарную черкеску с малиновым бешметом, Георгия, общеармейские поручичьи погоны и шашку. Для устрашения подклеил усы, загнул их кольцом, надвинул на затылок папаху и
пошел в буфет, откуда далеко доносился шум.
Подали мне пальто и шапку. Мы вышли,
идем по коридору, вдруг я хватился
своей табакерки — забыл ее на окне!
— Ну, куме, запирай-ка
свой номер,
пойдем ко мне, поговорим по охоте!
Когда начался пересмотр, он
послал сотрудника «России» Майкова в Пензу, снабдив его добытыми мною сведениями, а Тальма был вызван с Сахалина на новый суд. Майков следил за разбором дела и
посылал в «Россию» из Пензы
свои корреспонденции, в результате чего Тальма был оправдан.