Неточные совпадения
В ответ на его вопрос я рассказываю ему
цель своей поездки: осмотреть холеру
в степи, по станицам и хуторам, а потом заехать
в Новочеркасск и взять официальные данные о ходе эпидемии.
Я застал старика с большой седой бородой,
в одной рубахе и туфлях, с садовым ножом
в руках за обрезкой фруктовых деревьев
в прекрасном садике. Я передал ему поклон от дочери и рассказал о
цели моего приезда.
— Действительно, — говорит
В.М. Соболевский, — газету, как только ее роздали для разноски подписчикам, явившаяся полиция хотела арестовать, но М.А. Саблин поехал к генерал-губернатору и узнал, что газету уже разрешили по приказанию свыше.
Целый день допечатывали газету. Она была единственная с подробностями катастрофы.
В то время тротуар у этого дома был очень высок, чуть не на аршин выше мостовой. Стоявшие на мостовой равнялись головами с поясом стоявших на тротуаре. Всем хотелось быть ближе к воротам, ближе к
цели. С мостовой влезали, хватаясь за платье стоявших выше, и падали вместе с ними. Кто-то вдруг из передних крикнул...
Интересные сведения и даже
целые статьи, появившиеся накануне
в петербургских газетах, на другой день перепечатывались
в Москве на сутки раньше других московских газет, так как «Московский телеграф» имел свой собственный телеграфный провод
в Петербург,
в одной из комнат редакции, помещавшейся на Петровке
в доме Московского кредитного общества.
Но эти семь тысяч спасли А.Я. Липскерова. Вообще ему везло. Затевая издание газеты, он не задавался никакими высокими идеями, а смотрел на газету как на коммерческое дело с конечной
целью разбогатеть по примеру Н.И. Пастухова, а что писалось
в газете, его занимало мало. Его интересовали только доходы.
Н.И. Пастухов, рыскавший
целый день, дознался, что манифест печатается
в Синодальной типографии, на Никольской. Он познакомился с курьерами и околачивался все время
в швейцарской и ждал, когда повезут отпечатанный манифест во дворец.
— Репортер должен знать все, что случилось
в городе. Не прозевать ни одного сенсационного убийства, ни одного большого пожара или крушения поезда, — настойчиво поучал меня Н.И. Пастухов,
целыми часами посвящая
в тайны репортерства и рассказывая интимную жизнь города, которую знал
в подробностях, вызывавших искреннее удивление.
— Николай Иванович! Да ведь там народ сотнями гибнет. От фосфору
целые деревни вымирают: зубы вываливаются, кости гниют, лицо — язва сплошная, пальцы отгнивают!
В помещения войдешь — дурно делается, а рабочие больше полусуток
в них работают.
Целый год ходил, думал, рассчитывал, рисовал себя владельцем и редактором газеты,
в которой он будет на полстранице перечислять все дома и имения, порученные его конторе для продажи, — и от покупателей отбою не будет.
Все наши
цели и мудрствования, и так называемые дела, тщеславные стремления, карьера и т.д. — все это, если взять
в расчет не вечность, но только нашу коротенькую жизнь, — все это не стоит,
в сущности, того, чтобы колотиться, биться, огорчаться или радоваться, как это делаем мы!
В конце концов ее купил умный и предприимчивый И.Д. Сытин с
целью иметь собственную газету для рекламы бесчисленных книг своего обширного издательства.
Мало того, чуть ли не
целый день
в типографии печатался этот номер, и его раскупали газетчики.
На другой день пристав, театрал и приятель
В.П. Далматова, которому тот рассказал о вчерашнем, сказал, что это был драгунский юнкер Владимир Бестужев, который, вернувшись с войны, пропивает свое имение, и что сегодня его губернатор уже выслал из Пензы за
целый ряд буйств и безобразий.
Да разве один он здесь Лупетка! Среди экспонентов выставки, выбившихся из мальчиков сперва
в приказчики, а потом
в хозяева, их сколько угодно.
В бытность свою мальчиками
в Ножовой линии, на Глаголе и вообще
в холодных лавках они стояли
целый день на улице, зазывая покупателей,
в жестокие морозы согревались стаканом сбитня или возней со сверстниками, а носы, уши и распухшие щеки блестели от гусиного сала, лоснившего помороженные места, на которых лупилась кожа. Вот за это и звали их «лупетками».
К столу подходит с портфелем
в руках один из секретарей Витте и, сделав общий поклон, обращается к Бугрову, после
целого потока извинений, что позволил себе не вовремя побеспокоить...
Неточные совпадения
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что
в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе
поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе
в дом
целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!»
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит
в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он
целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни
в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются
в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь
целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как
в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Пускай народу ведомо, // Что
целые селения // На попрошайство осенью, // Как на доходный промысел, // Идут:
в народной совести // Уставилось решение, // Что больше тут злосчастия, // Чем лжи, — им подают.