Неделю я провел верхом вдвоем с калмыком, взятым по рекомендации моего старого знакомого казака, который дал мне свою строевую лошадь и калмыка провожатым. В неблагополучных станицах мы не ночевали, а варили кашу и спали в степи. Все время жара была страшная. В редких хуторах и станицах не
было разговора о холере, но в некоторых косило десятками, и во многих даже дезинфекция не употреблялась: халатность полная, мер никаких.
Неточные совпадения
Вход в редакцию через подъезд со двора, по шикарной лестнице, в первый раз на меня, не видавшего редакций, кроме ютившихся по переулкам, каковы
были в других московских изданиях, произвел приятное впечатление сразу, а самая редакция — еще больше. Это
была большая, светлая, с высокими окнами комната, с рядом столов, покрытых зеленым сукном, с книжными шкафами, с уложенными в порядке на столах газетами. Тишина полная.
Разговор тихий.
В два часа я уже
был в редакции, пришел в корректорскую и сел писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу в набор. Меня окружили наборщики с вопросами и заставили прочитать. Ужас
был на всех лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все
было туманно. Пошли
разговоры.
— На беду это! Не
будет проку в этом царствовании! — самое яркое, что я слышал от старика наборщика. Никто не ответил на его слова, все испуганно замолчали… и перешли на другой
разговор.
Как-то сидела в редакции «Гусляра» компания, в которой
был и Л.Н. Граве. Говорили о стихах Леопарди. Входит Н.И. Пастухов и садится. Л.Н. Граве обращается к нему, как бы продолжая наш
разговор...
Многие ругали «Листок», и все его читали. Внешне чуждались Н.И. Пастухова, а к нему шли. А он вел свою линию, не обращал на такие
разговоры никакого внимания, со всеми
был одинаков, с утра до поздней ночи носился по трактирам, не стеснялся
пить чай в простонародных притонах и там-то главным образом вербовал своих корреспондентов и слушал разные
разговоры мелкого люда, которые и печатал, чутьем угадывая, где правда и где ложь.
Во всех концах стола шла оживленная беседа, только «бояре»
ели молча, потому что никакого
разговора поддержать не могли.
Нельзя
было нанести ему большего оскорбления, как явиться к нему на берег и шумом и
разговором спугнуть рыбу, которая клюет только при полной тишине и немедленно уходит, раз эта полная тишина нарушена.
Амфитеатров наскоро закусил и торопливо куда-то ушел, а мы продолжали сидеть и благодушествовать.
Были незнакомые петербургские чиновники,
был один из архитекторов, строивших выставку.
Разговор как-то перекинулся на воспоминания о Ходынке, и, конечно, обратились ко мне, как очевидцу, так как все помнили мою статью в «Русских ведомостях».
Шли дни.
Разговор — по всей Москве, а в московских газетах ни строчки об этом ужасном факте. Ко мне зашел сотрудник одной газеты, человек весьма обделистый, и начал
напевать о том, что я напрасно обидел фирму, что из провинции торговцы наотрез отказываются брать их чай и даже присылают его обратно. Он мне открыто предложил взять взятку наличными деньгами и, кроме того, принять на несколько тысяч объявлений для газеты.
Затем Раскольников передал (довольно сухо) разговор свой с Свидригайловым, пропустив о призраках Марфы Петровны, чтобы не вдаваться в излишнюю материю, и чувствуя отвращение заводить какой бы то ни
было разговор, кроме самого необходимого.
Паратов.
Был разговор небольшой. Топорщился тоже, как и человек, петушиться тоже вздумал. Да погоди, дружок, я над тобой, дружок, потешусь. (Ударив себя по лбу.) Ах, какая мысль блестящая! Ну, Робинзон, тебе предстоит работа трудная, старайся…
Неточные совпадения
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения
было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Все это
были, однако ж, одни faз́ons de parler, [
Разговоры (франц.).] и, в сущности, виконт готов
был стать на сторону какого угодно убеждения или догмата, если имел в виду, что за это ему перепадет лишний четвертак.
Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего
разговора, как она
была уже вполне готова смотреть на Вронского, говорить с ним, если нужно, точно так же, как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки
было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто чувствовала над собой в эту минуту.
— Что? о вчерашнем
разговоре? — сказал Левин, блаженно щурясь и отдуваясь после оконченного обеда и решительно не в силах вспомнить, какой это
был вчерашний
разговор.
Левин не отвечал. Сказанное ими в
разговоре слово о том, что он действует справедливо только в отрицательном смысле, занимало его. «Неужели только отрицательно можно
быть справедливым?» спрашивал он себя.