Неточные совпадения
Разные люди перебывали за полувековую жизнь газеты, но газета осталась
в руках
той группы молодых ученых, которые случайно одновременно
были за границей,
в 1873 году, и собрались на съезд
в Гейдельберг для обсуждения вопроса — что нужно делать?
В 1905 году
было приостановлено издание с 22 декабря по 1 января 1906 года за
то, что «редакция газеты „Русские ведомости“ во время мятежного движения, еще не кончившегося
в Москве и
в других городах, явно поддерживала его, собирала открыто значительные пожертвования
в пользу разных забастовочных комитетов, политических ссыльных, борцов за свободу и пр.».
Шикарно, но не
было той интимности особняка, что
была в Юшковом переулке.
Каково же
было удивление, когда на другой день утром жена, вынимая газеты из ящика у двери, нашла
в нем часы с цепочкой, завернутые
в бумагу! При часах грамотно написанная записка: «Стырено по ошибке, не знали, что ваши, получите с извинением». А сверху написано: «
В.А. Гиляровскому».
Тем и кончилось. Может
быть, я и встречался где-нибудь с автором этого дела и письма, но никто не намекнул о происшедшем.
Когда же Болдоха, очухавшись, вернулся на Хитров к съемщику ночлежки — капиталисту и организатору крупных разбоев «Золотому», —
тот сказал, что ничего знать не знает, что все
в поезде
были пьяны и не видали, как и куда Болдоха скрылся.
В тундре
были страшные бураны. Только на следующее лето Мельвиль, перезимовавший
в Якутске, отправился с Ниндерманом и Нороссом на поиски и нашел тела товарищей близ
той самой землянки, откуда матросы ушли на разведку. Тела
были собраны Мельвилем и похоронены на каменном кургане, единственном возвышении
в тундре. На кургане
был воздвигнут большой деревянный крест с именами погибших.
— Так. Только едва ли закончите Новочеркасском, как бы
в степи не побывшиться… Ведь
в тех же телегах, на которых вы
будете ездить, и холерных возят… Долго ли до греха…
(
В кодаке
было снято пять пластинок —
в том числе
был и калмык.)
«А вина и наливки пришлю после, с какой-нибудь оказией, а
то эти подлецы на почте не приняли, и пришлось Саньке посылку перекупоривать», —
было в письме от старика.
До сего времени не знаю,
был ли это со мной приступ холеры (заразиться можно
было сто раз) или что другое, но этим дело не кончилось, а вышло нечто смешное и громкое, что заставило упомянуть мою фамилию во многих концах мира, по крайней мере
в тех, где получалась английская газета, выходившая
в миллионах экземпляров.
Отпустив калмыка, я напился чаю и первым делом пошел
в редакцию газеты «Донская речь», собрать кое-какие данные о холере. Газета подцензурная, и никаких сведений о холере, кроме кратких, казенных,
в ней не
было. Чтобы получить подробные официальные сведения о ходе холеры во всей области, мне посоветовали обратиться
в канцелярию наказного атамана. Между прочим, шутя я рассказал
в редакции о
том, как меня калмык от холеры вылечил.
Она рассказала, что ее отец, известный на Дону педагог, теперь уже живущий на пенсии, еще
будучи студентом и учителем
в станице, много работал по собиранию материала о Стеньке Разине, и если я позволю ей переписать это стихотворение для ее отца,
то доставлю ему нескончаемое удовольствие.
Все возмутились, но сделать ничего нельзя
было. Отозвались
тем, что начали ему наперебой давать частные уроки, — и этим он существовал, пока силы
были. Но пришла старость, метаться по урокам сил нет, семьища — все мал мала меньше…
В нужде живет старик
в своем домишке
в станице Персияновка.
Вот тогда еще узнал я о казни на Болоте — рылся у нас
в архивах, хотел
в Москву ехать, куда донские дела
того времени
были от нас отосланы, а как случилась беда — все бросил!
Когда его племянник, сын его брата Михаила, Димитрий Сехин, войсковой старшина,
был в гостях
в Ясной Поляне и назвал Льва Николаевича графом, —
тот обиделся. Тогда Сехин стал его звать «Лев Николаевич».
Через год Н.П. Чугунов отомстил мне. Когда моя книга «Трущобные люди»
была сожжена, он мне
в той же корректорской при всех сказал...
Ломоносов
был не Ломоносов, а Свистунов, бывший конторщик, горький пьяница. Что он Свистунов, почти никто не знал: Ломоносов да Ломоносов. А это прозвище он получил за
то, что у него
в драке когда-то
был переломлен нос и торчал кончик его как-то вправо. Он давал торговые сведения и, как говорили, собирал милостыню по церквам на паперти.
В то время тротуар у этого дома
был очень высок, чуть не на аршин выше мостовой. Стоявшие на мостовой равнялись головами с поясом стоявших на тротуаре. Всем хотелось
быть ближе к воротам, ближе к цели. С мостовой влезали, хватаясь за платье стоявших выше, и падали вместе с ними. Кто-то вдруг из передних крикнул...
Это
было огромное существо добрейшего нрава, любимец москвичей, а особенно детей, которых водили смотреть слона даже из диких
в то время мест Рогожской и Таганки.
Это
был в Москве первый «бунт» против полицейской власти и первый случай разгрома казенного здания — более сорока лет
тому назад. И это случилось на Пресне.
Было время, когда «Современные известия»
были самой распространенной газетой
в Москве и весьма своеобразной: с одной стороны,
в них печатались политические статьи, а с другой — они с таким же жаром врывались
в общественную городскую жизнь и
в обывательщину.
То громили «Коварный Альбион»,
то с не меньшим жаром обрушивались на бочки «отходников», беспокоивших по ночам Никиту Петровича Гилярова-Платонова, жившего на углу Знаменки и Антипьевского переулка,
в нижнем этаже, окнами на улицу.
Статьи эти случайно проскочили
в «Современных известиях» благодаря почтению к имени Н.П. Гилярова-Платонова, но когда Ф.А. Гиляров собрал их
в отдельную книгу,
то пропущены они не
были.
Если им до его фельетона жилось спокойно,
то после него они стали притчей во языцех, и оказалось, что никому
в Москве хорошо не жилось, кроме ростовщиков: им
было все равно — пиши не пиши!
«Московские ведомости»
то и дело писали доносы на радикальную газету, им вторило «Новое время»
в Петербурге, и, наконец, уже после 1 марта 1881 года посыпались кары:
то запретят розницу,
то объявят предупреждение, а
в следующем, 1882, году газету закрыли административной властью на шесть месяцев — с апреля до ноября. Но И.И. Родзевич
был неисправим: с ноября газета стала выходить такой же, как и
была, публика отозвалась, и подписка на 1883 год явилась блестящей.
Н.П. Ланин согласился на все условия, и
В.А. Гольцевым
была составлена молодая редакция,
в которую вошли и народники: Ф.Д. Нефедов, С.А. Приклонский, только что вернувшийся из ссылки, Н.М. Астырев, П.И. Кичеев, сибиряк М.И. Мишла-Орфанов,
В.И. Немирович-Данченко и многие другие передовые люди
того времени.
Газета вначале
была малозаметной. Редакцию трудно
было отыскать — часто переезжала она с места на место, и типографии менялись
то и дело: задолжали — и
в другую!
Иногда приходилось нам получать и наличными, но всегда одним и
тем же способом, памятуя одиннадцатую заповедь: не зевай! По крайней мере, так
было, когда крохотная редакция и такая же контора помещались при квартире А.Я. Липскерова, на углу Тверской и Газетного переулка,
в старинном доме Шаблыкина,
в нижнем этаже, имея общий вход с улицы рядом с каким-то портным, изобразившим вместо вывески огромные жестяные ножницы.
А.Я. Липскеров
то и дело исчезает
в контору, возвращается и
пьет чай или жует колбасу. Через полчаса срочно нуждавшийся
в деньгах сотрудник прощается и идет
в кассу.
С год проработал он, быстрый и неутомимый, пригляделся, перезнакомился с кем надо и придумал новость, неслыханную
в Москве, которая ему дала деньги и А.Я. Липскерова выручила. С.Л. Кегульский первый ввел практикуемые давно уже на Западе «пюблисите»,
то есть рекламы
в тексте за большую плату.
— Вот что я тебе, Абрам, скажу по-дружески: послушайся меня и, если исполнишь мой совет,
то будешь ты опять богат. Вот у тебя хлыст
в руках, прикажи сейчас же отпереть все конюшни и всех до одной лошадей выгони
в поле, ворота запри, а сам на поезд на два месяца
в Крым. Иди и не оглядывайся!
В числе их
были, между прочим, студент Ф.Н. Плевако, потом знаменитый адвокат, А.М. Дмитриев — участник студенческих беспорядков
в Петербурге
в 1862 году и изгнанный за это из университета (впоследствии писатель «Барон Галкин», автор популярной
в то время «Падшей») и учитель Жеребцов.
— Я бы принес, Николай Иванович, да ведь вы подведете, как тогда с Гужоном
было, он сдал вам объявление, а вы
в том же номере и написали, что завод Гужона всю Москву-реку заразил из потайных труб нечистотами.
— Да лодка плыла туда, а не сюда.
То есть не
в Москву она плыла, а из Москвы. Понимаете, если она из Москвы плыла, отвечать
будет московская полиция, а ежели с Воробьевых гор, так уездная полиция.
Я
был в этот вечер героем дня, но меня предупредили, что если Костя
в лесу встретится, прямо стрелять
в него, а
то убьет, не простит позора.
На другой день мы
были в Законорье, у вдовы Чуркина Арины Ефимовны, которая жила с дочкой-подростком
в своем доме близ трактира.
В трактире уже все знали о
том, что Костя осрамился, и все радовались. Вскоре его убили крестьяне
в Болоте, близ деревни Беливы. Уж очень он грабил своих, главным образом сборщиков на погорелое, когда они возвращаются из поездок с узлами и деньгами.
На дворе стоял почти зимний холод. Улицы покрыты
были какой-то гололедицей, чем-то средним между замерзшим дождем и растаявшим снегом, когда
в скромную
в то время квартиру нового редактора-издателя вошел Иван Андреевич Вашков, довольно хороший и известный
в Москве литератор, но вечно бедствовавший, частью благодаря своему многочисленному семейству, состоявшему из семи или восьми душ, а частью (и даже большей) благодаря своей губительной и неудержимой страсти к вину.
— Да покуда…
то есть сегодня,
в меблированных комнатах, а завтра уж не знаю, где
буду жить, потому — хозяйка выселяет.
С годами Н.И. Пастухов стал и не так доступен, и с виду как будто не так отзывчив, но
в душе он оставался
тем же, и кажущаяся перемена
в нем
была вызвана слишком большими уступками и лестью близко к нему стоявших и беспощадно эксплуатировавших его лиц.
Первое «удивление»
было вызвано
тем широким барским масштабом,
в какой Н.И. Пастухов поставил свой ежедневный обиход.
Люди, не зараженные предрассудками, могут объяснить это простой случайностью, но многие из
тех, кто
был свидетелем передаваемого случая, увидели
в нем нечто иное.
Не только провести, но даже и перенести его по лестнице
в квартиру сына не
было никакой возможности, и старика только
в креслах подкатили к двери передней
в ту минуту, когда сверху мимо него пронесли гроб с дорогим ему прахом.
Его хоронили 31 июля 1911 года,
то есть накануне тридцатилетнего юбилея его газеты, первый номер которой вышел
в свет 1 августа 1881 года.
Программа этой газеты, утвержденная правительством,
была шире всех газетных программ
того времени. Ей
было разрешено печатать «все, что интересно читать и потребно обывателю». Так и написано
было в разрешении, которое мне показывал сам редактор, маленький чиновничек, назначенный из канцелярии обер-полицмейстера.
Меня вопросы об аукционах не интересовали, а если у меня пропадала породистая собака, что
было два раза
в моей жизни,
то я прямо шел на Грачевку,
в трактир Павловского, разыскивал Александра Игнатьева, атамана шайки собачьих воров, — и он мне приводил мою собаку.
Квартальный
был — стал участковый,
А
в общем
та же благодать:
Несли квартальному целковый,
А участковому — дай пять!
Он
в это время
был приставом на Тверской-Ямской, где улицы и переулки
были населены потомками когда-то богатого сословия ямщиков и вообще торговым, серым по
тому времени, людом.
В Москве
была еще такая же газета с обязательной подпиской, но
той в столице не видали.
Что, кроме анекдота, могло явиться
в печати под «пятой» правительства, боявшегося даже намека, и какая могла
быть печать, если газеты и журналы разрешались только
тем, на кого твердо надеялось правительство, уверенное
в том, что оно разрешает только
тому право на издание, у кого и мысли о каком-нибудь неугодном властям намеке
в голову прийти не могло, и разве такой издатель
в свою газету и журнал мог пригласить редактора, который
был бы способен пропустить какой бы
то ни
было намек?
Надо заметить, что это
было в начале японской войны и как раз
в тот день, когда
было напечатано сообщение об успехах наших войск, взявших Путиловскую сопку.
Вот вам
тема — сопка с деревом,
А вы все о конституции…
Мы стояли перед Зверевым
В ожидании экзекуции…
Ишь какими стали ярыми
Света суд, законы правые!
А вот я вам циркулярами
Поселю
в вас мысли здравые.
Есть вам
тема — сопка с деревом:
Ни гугу про конституцию!..
Мы стояли перед Зверевым
В ожидании экзекуции…