Неточные совпадения
В два часа я уже
был в редакции, пришел
в корректорскую и
сел писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу
в набор. Меня окружили наборщики с вопросами и заставили прочитать. Ужас
был на всех лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все
было туманно. Пошли разговоры.
Кормились объявлениями два мелких репортерчика Козин и Ломоносов. Оба
были уже весьма пожилые. Козин служил писцом когда-то
в участке и благодаря знакомству с полицией добывал сведения для газеты. Это
был маленький, чистенький старичок, живой и быстрый, и всегда с ним неразлучно ходила всюду серенькая собачка-крысоловка, обученная им разным премудростям. И ее и Козина любили все. Придет
в редакцию — и всем весело.
Сядет. Молчит. Собачка сидит, свернувшись клубочком, у его ноги. Кто-нибудь подходит.
Как-то сидела
в редакции «Гусляра» компания,
в которой
был и Л.Н. Граве. Говорили о стихах Леопарди. Входит Н.И. Пастухов и
садится. Л.Н. Граве обращается к нему, как бы продолжая наш разговор...
Этот псевдоним имел свою историю. Н.И. Пастухов с семьей, задолго до выхода своей газеты, жил на даче
в селе Волынском за Дорогомиловской заставой. После газетной работы по ночам, за неимением денег на извозчика, часто ходил из Москвы пешком по Можайке, где грабежи
были не редкость, особенно на Поклонной горе. Уж очень для грабителей место
было удобное — издали все кругом видно.
Вот вам тема — сопка с деревом,
А вы все о конституции…
Мы стояли перед Зверевым
В ожидании экзекуции…
Ишь какими стали ярыми
Света суд, законы правые!
А вот я вам циркулярами
Поселю в вас мысли здравые.
Есть вам тема — сопка с деревом:
Ни гугу про конституцию!..
Мы стояли перед Зверевым
В ожидании экзекуции…
—
В субботу, выпустив номер, — рассказал Пятницкий, — я пошел сюда,
в «Палермо» (редакция
была почти рядом, на Петровке). Сижу за пивом, вдруг вбегает взбешенный Миллер — глаза сверкают, губы дрожат,
в руках газета.
Сел со мной, больше никого
в комнате этой не
было, положил передо мной газету, левой рукой тычет
в нос, а правой вцепился мне
в плечо и шепчет, точь-в-точь как Отелло Дездемоне: «Платок! Платок...
Они,
В.А. Острогорский и Д.И. Тихомиров, старинные друзья, после
сели рядом и молча
пили водку, время от времени кидая друг на друга недружелюбные взгляды; у
В.А. Острогорского еще сильнее косили глаза, а Д.И. Тихомиров постукивал своей хромой ногой.
Да, это
было так. Мне удалось узнать, что еще жива
В.А. Нащокина и ютится где-то
в подмосковном
селе Всехсвятском. Я нашел ее на задворках,
в полуразрушенном флигельке. Передо мной на ветхом кресле сидела ветхая, ветхая старушка, одна-одинешенька. Ее сын, уже с проседью, я видел его после на скачках
в потрепанном виде,
был без места и ушел
в Москву, а его дети убежали играть.
«Не все между мужчинами // Отыскивать счастливого, // Пощупаем-ка баб!» — // Решили наши странники // И стали баб опрашивать. // В селе Наготине // Сказали, как отрезали: // «У нас такой не водится, // А
есть в селе Клину: // Корова холмогорская, // Не баба! доброумнее // И глаже — бабы нет. // Спросите вы Корчагину // Матрену Тимофеевну, // Она же: губернаторша…»
За Лизою ходила Настя; она была постарше, но столь же ветрена, как и ее барышня. Лиза очень любила ее, открывала ей все свои тайны, вместе с нею обдумывала свои затеи; словом, Настя
была в селе Прилучине лицом гораздо более значительным, нежели любая наперсница во французской трагедии.
На другой день я
был в селе Ильинском погосте у Давыда Богданова, старого трактирщика. Но его не было дома, уехал в Москву дня на три. А тут подвернулся старый приятель, Егорьевский кустарь, страстный охотник, и позвал меня на охоту, в свой лесной глухой хутор, где я пробыл трое суток, откуда и вернулся в Ильинский погост к Давыду. Встречаю его сына Василия, только что приехавшего. Он служил писарем в Москве в Окружном штабе. Малый развитой, мой приятель, охотились вместе. Он сразу поражает меня новостью:
Неточные совпадения
Прилетела
в дом // Сизым голубем… // Поклонился мне // Свекор-батюшка, // Поклонилася // Мать-свекровушка, // Деверья, зятья // Поклонилися, // Поклонилися, // Повинилися! // Вы садитесь-ка, // Вы не кланяйтесь, // Вы послушайте. // Что скажу я вам: // Тому кланяться, // Кто сильней меня, — // Кто добрей меня, // Тому славу
петь. // Кому славу
петь? // Губернаторше! // Доброй душеньке // Александровне!
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель.
Сядем. (Оба
сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько
в свете
быть возможно.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал
в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что
будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то
есть приступил к дознанию, и
в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не
поселить в нем несбыточных мечтаний.
Но так как Глупов всем изобилует и ничего, кроме розог и административных мероприятий, не потребляет, другие же страны, как-то:
село Недоедово, деревня Голодаевка и проч.,
суть совершенно голодные и притом до чрезмерности жадные, то естественно, что торговый баланс всегда склоняется
в пользу Глупова.
На другой день, едва позолотило солнце верхи соломенных крыш, как уже войско, предводительствуемое Бородавкиным, вступало
в слободу. Но там никого не
было, кроме заштатного попа, который
в эту самую минуту рассчитывал, не выгоднее ли ему перейти
в раскол. Поп
был древний и скорее способный
поселять уныние, нежели вливать
в душу храбрость.