Неточные совпадения
Мы продолжали жить в
той же квартире с дедом
и отцом, а на лето опять уезжали в «Светелки», где я
и дед пропадали на охоте, где дичи всякой было невероятное количество, а подальше, к скитам, медведи, как говорил дед, пешком ходили. В «Светелках» у нас жил тогда
и беглый матрос Китаев, мой воспитатель, знаменитый охотник,
друг отца
и деда с давних времен.
По обыкновению
та и другая то и дело пияли меня: не ешь с ножа,
и не ломай хлеб на скатерть,
и ложку не держи, как мужик…
Около
того же времени исчез сын богатого вологодского помещика, Левашов, большой
друг Саши, часто бывавший у нас. Про него потом говорили, что он ушел в народ, даже кто-то видел его на Волге в армяке
и в лаптях, ехавшего вниз на пароходе среди рабочих. Мне Левашов очень памятен — от него первого я услыхал новое о Стеньке Разине, о котором до
той поры я знал, что он был разбойник
и его за это проклинают анафемой в церквах Великим постом. В гимназии о нем учили тоже не больше этого.
Но зато ни один триумфатор не испытывал
того, что ощущал я, когда ехал городом, сидя на санях вдвоем с громадным зверем
и Китаевым на козлах. Около гимназии меня окружили товарищи, расспросам конца не было,
и потом как я гордился, когда на меня указывали
и говорили: «Медведя убил!» А учитель истории Н.Я. Соболев на
другой день, войдя в класс, сказал, обращаясь ко мне...
Мой отец тоже признавал этот способ воспитания, хотя мы с ним были вместе с
тем большими
друзьями, ходили на охоту
и по нескольку дней, товарищами, проводили в лесах
и болотах. В 12 лет я отлично стрелял
и дробью
и пулей, ездил верхом
и был неутомим на лыжах. Но все-таки я был безобразник,
и будь у меня такой сын теперь, в XX веке, я, несмотря ни на что, обязательно порол бы его.
—
И сравнению не подлежит! Это обыкновенный кит,
и он может только глотать малую рыбешку, а
тот был кит
другой, кит библейский —
тот и пророка может. А ты, дурак, за неподобающие вопросы выйди из класса!
Действительно, Идиот был коронной ролью
того и другого, Мельников был знаменитость
и Докучаев тоже.
Отец остался очень доволен, а его
друзья, политические ссыльные, братья Васильевы, переписывали стихи
и прямо поздравляли отца
и гордились
тем, что он пустил меня в народ, первого из Вологды… Потом многие ушли в народ, в
том числе
и младший Васильев, Александр, который был арестован
и выслан в Архангельский уезд, куда-то к Белому морю…
— Загляделся на нее, да
и сам не знаю, что сказал, а вышло здорово, в рифму… Рядом со мной стоял шпак во фраке. Она к нему, говорит первый слог, он ей второй, она ко мне,
другой задает слог, я
и сам не знаю, как я ей ахнул
тот же слог, что он сказал… Не подходящее вышло. Я бегом из зала!
Подружились со стариком. Он мне рассказал, что этот табак с фабрики Николая Андреевича Вахрамеева, духовитый, фабрика вон там, недалече, за шошой, а
то еще есть в Ярославле фабрика
другого Вахрамеева
и Дунаева, у
тех табак позабористей, да не так духовит…
Скажешь, что нашел, — попросят поделиться, скажешь, что украл, — сам понимаешь, а скажешь, что потерял, — никто ничего, растеряха, тебе не поверит… Вот
и помалкивай да чужое послухивай, что знаешь,
то твое, про себя береги, а от
другого дурака, может, что
и умное услышишь. А главное, не спорь зря — пусть всяк свое брешет, пусть за ним последнее слово останется!
Но сам не успевает пробраться к лестнице
и, вижу, проваливается. Я вижу его каску наравне с полураскрытой крышей… Невдалеке от него вырывается пламя… Он отчаянно кричит… Еще громче кричит в ужасе публика внизу… Старик держится за железную решетку, которой обнесена крыша, сквозь дым сверкает его каска
и кисти рук на решетке… Он висит над пылающим чердаком… Я с
другой стороны крыши, по желобу, по
ту сторону решетки ползу к нему, крича вниз народу.
Тот намотал конец полотенца на правую руку,
другой конец перекинул через шею
и взял в левую.
Вскоре Иваныча почти без чувств отвезли в больницу. На
другой день в
ту же больницу отвезли
и Суслика, который как-то сразу заболел. Через несколько дней я пошел старика навестить,
и тут вышло со мной нечто уж совсем несуразное, что перевернуло опять мою жизнь.
Я в 6 часов уходил в театр, а если не занят,
то к Фофановым, где очень радовался за меня старый морской волк, радовался, что я иду на войну, делал мне разные поучения, которые в дальнейшем не прошли бесследно. До слез печалились Гаевская со своей доброй мамой. В труппе после рассказов Далматова
и других, видевших меня обучающим солдат, на меня смотрели, как на героя, поили, угощали
и платили жалованье. Я играл раза три в неделю.
Лешко подал на
другой день рапорт командиру полка,
и в
тот же день я распростился со своими
друзьями и очутился на Охотничьем кургане.
До
того времени столица в отношении театров жила по регламенту Екатерины II, запрещавшему, во избежание конкуренции императорским театрам, на всех
других сценах «пляски, пение, представление комедиантов
и скоморохов».
Это был самый потрясающий момент в моей богатейшей приключениями
и событиями жизни. Это мое торжество из торжеств. А тут еще Бурлак сказал, что Кичеев просит прислать для «Будильника»
и стихов,
и прозы еще. Я ликовал.
И в самом деле думалось: я, еще так недавно беспаспортный бродяга, ночевавший зимой в ночлежках
и летом под лодкой да в степных бурьянах, сотни раз бывший на границе
той или
другой погибели,
и вдруг…
Кроме небольшой кучки нас, гимнастов
и фехтовальщиков, набрали
и мертвых душ,
и в списке первых учредителей общества появились члены из разных знакомых Селецкого, в
том числе его хозяева братья Каменские
и другие разные московские купцы, еще молодые тогда дети Тимофея Саввича Морозова, Савва
и Сергей, записанные только для
того, чтобы они помогли деньгами на организацию дела.
Узнаю. Влетаю в одну дверь,
и в
тот же момент входит в
другую дверь
другой наш репортер, Н.С. Иогансон. Ну, одновременно вошли, смотрим
друг на
друга и молчим… Между нами лежат два трупа. Заметка строк на полтораста.
И всюду мелькает белая поддевка Лентовского, а за ним его адъютанты, отставной полковник Жуковский, старик князь Оболенский, важный
и исполнительный,
и не менее важный молодой
и изящный барин Безобразов,
тот самый, впоследствии блестящий придворный чин, «
друг великих князей»
и представитель царя в дальневосточной авантюре, кончившейся злополучной японской войной.
На
том и другом краю образовавшейся пропасти полувисят готовые рухнуть разбитые вагоны.
Смутно помнится после ужасов Кукуевки все
то, что в
другое время не забылось бы. Единственное, что поразило меня на веки вечные, так это столетний сад, какого я ни до, ни после никогда
и нигде не видел, какого я
и представить себе не мог. Одно можно сказать: если Тургенев, описывая природу русских усадеб, был в этом неподражаемо велик — так это благодаря этому саду, в котором он вырос
и которым он весь проникся.
Никогда я не писал так азартно, как в это лето на пароходе. Из меня, простите за выражение, перли стихи.
И ничего удивительного: еду в первый раз в жизни в первом классе по
тем местам, где разбойничали
и тянули лямку мои
друзья Репка
и Костыга, где мы с Орловым выгребали в камышах… где… Довольно.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны
и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем
другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у
другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с
другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые
и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так,
то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на
другую квартиру.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот
и тянет! В одном ухе так вот
и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в
другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!»
И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз.
И руки дрожат,
и все помутилось.