Была поставлена и «Аскольдова могила». Торопку пел знаменитый в то время тенор Петруша Молодцов, а Неизвестного должен был петь Волгин-Кречетов, трагик. Так, по крайней мере, стояло в афише. Репетировали без Неизвестного. Наступил
день спектакля, а на утренней репетиции Волгина-Кречетова нет.
Неточные совпадения
Утром на репетиции и вечером на
спектакле я благополучно справился с новым для меня
делом, тем более что все актеры знали свои выхода, — оставалось только следить по книге. Через неделю я справился с «Ревизором». Вася долго меня муштровал...
Дня за три до «Аскольдовой могилы» ставилась в первый раз какая-то обстановочная пьеса, и на утренней репетиции к Васе подошел реквизитор Гольдберг за приказаниями. Вася, только что вернувшись из трактира Абакумыча, был навеселе и, вместе с нужными для
спектакля вещами, шутки ради, выписал двенадцать белых кошек. Перед началом
спектакля явился в режиссерскую Гольдберг.
С этого
дня Берг и Рыбаков стали чередоваться в
спектаклях «Бедность не порок».
Играли шесть
дней в неделю; по субботам и накануне больших праздников
спектакли не разрешались.
Через три
дня утром я встретил всю труппу на вокзале, а в воскресенье, при полном сборе, с громадным успехом прошел первый
спектакль.
Много потом появилось таких «Шкаморд» — устроителей
спектаклей и концертов. Начатое забытой Шкамордой
дело разрослось и сделалось весьма почтенным и солидным.
После завтрака Петр Платонович проводил меня до подъезда Кружка. С этого
дня началась наша дружба, скоро, впрочем, кончившаяся, так как я на Пасхе уехал на много лет в провинцию, ни разу не побывавши в этот сезон в Малом, потому что был занят все
спектакли, а постом Малый театр закрывался.
Девяти лет отец отдал ее в театральную школу, где на драму не обращалось внимания, а главным был балет. Танцевали целый
день, с утра до вечера, и время от времени учениц посылали на
спектакли Большого театра «к воде».
— Как живой Петр Ионыч! — кинул кто-то на
спектакле крылатое слово, и на другой
день весь город, так и живущий сплетнями, задыхался от смеха...
Через два
дня, рано утром, проснувшись в Пятигорске, в гостинице, я увидал на стене объявление, что драматической труппой Максимова-Христича открываются
спектакли.
Мария Николаевна дружила только с М. И. Свободиной, изредка в свободные вечера, по субботам, она бывала у нее. Иногда бывали и мы у нее. Я говорю «мы», то есть Свободина, Далматов и я. Редко заходил Казанцев, но, переговорив о театральных
делах, исчезал, а Правдин жил где-то на окраине у знакомого немца, и его видели мы только на
спектаклях и репетициях. Экономный немец, он избегал наших завтраков и ужинов.
Через три
дня мне сняли гипс, забинтовали ногу и велели лежать, а еще через три
дня меня транспортировали перед началом
спектакля в оркестр, где устроили мне преудобнейшее сиденье рядом с «турецким барабаном».
В
день спектакля перед поднятием занавеса, когда мы с нею ходили в глубине сцены, весьма примитивно изображавшей помещичий сад, она, поглядев на меня вбок своими чудесными глазами, сказала серьезно, почти строго:
Счастливый или, лучше, несчастный случай помог ему. Иван Сергеевич, получивший билет в кресло от самой Генриетты Шевалье и заплативший за него, по обычаю, крупную сумму, почувствовал себя в
день спектакля, вернувшись со службы, нездоровым и слег.
Неточные совпадения
Тарантьев делал много шума, выводил Обломова из неподвижности и скуки. Он кричал, спорил и составлял род какого-то
спектакля, избавляя ленивого барина самого от необходимости говорить и делать. В комнату, где царствовал сон и покой, Тарантьев приносил жизнь, движение, а иногда и вести извне. Обломов мог слушать, смотреть, не шевеля пальцем, на что-то бойкое, движущееся и говорящее перед ним. Кроме того, он еще имел простодушие верить, что Тарантьев в самом
деле способен посоветовать ему что-нибудь путное.
Утро уходило у него на мыканье по свету, то есть по гостиным, отчасти на
дела и службу, — вечер нередко он начинал
спектаклем, а кончал всегда картами в Английском клубе или у знакомых, а знакомы ему были все.
Зевота за
делом, за книгой, зевота в
спектакле, и та же зевота в шумном собрании и в приятельской беседе!
Он никогда не бывал дома. Он заезжал в
день две четверки здоровых лошадей: одну утром, одну после обеда. Сверх сената, который он никогда не забывал, опекунского совета, в котором бывал два раза в неделю, сверх больницы и института, он не пропускал почти ни один французский
спектакль и ездил раза три в неделю в Английский клуб. Скучать ему было некогда, он всегда был занят, рассеян, он все ехал куда-нибудь, и жизнь его легко катилась на рессорах по миру оберток и переплетов.
Бывали здесь богатые купеческие свадьбы, когда около дома стояли чудные запряжки; бывали и небогатые, когда стояли вдоль бульвара кареты, вроде театральных, на клячах которых в обыкновенное время возили актеров императорских театров на
спектакли и репетиции. У этих карет иногда проваливалось
дно, и ехавшие бежали по мостовой, вопя о спасении… Впрочем, это было безопасно, потому что заморенные лошади еле двигались… Такой случай в восьмидесятых годах был на Петровке и закончился полицейским протоколом.