Любовь
его сделалась средоточием, около которого
расположились все элементы
его жизни; ей
он подчинил все: и свою любовь
к родителям, и свою науку — словом,
он любил, как может любить нервная, романтическая натура, любил, как Вертер, как Владимир Ленский.
Хандра Бельтова, впрочем, не имела ни малейшей связи с известным разговором за шестой чашкой чаю;
он в этот день встал поздно, с тяжелой головой; с вечера
он долго читал, но читал невнимательно, в полудремоте, — в последние дни в
нем более и более развивалось какое-то болезненное не по себе, не приходившее в ясность, но располагавшее
к тяжелым думам, —
ему все чего-то недоставало,
он не мог ни на чем сосредоточиться; около часу
он докурил сигару, допил кофей, и, долго думая, с чего начать день, со чтения или с прогулки,
он решился на последнее, сбросил туфли, но вспомнил, что дал себе слово по утрам читать новейшие произведения по части политической экономии, и потому надел туфли, взял новую сигару и совсем
расположился заняться политической экономией, но, по несчастию, возле ящика с сигарами лежал Байрон;
он лег на диван и до пяти часов читал — «Дон-Жуана».