Неточные совпадения
После кампании 1812 года Негров был произведен в полковники; полковничьи эполеты
упали на его плечи тогда, когда они уже были утомлены мундиром; военная служба начала ему надоедать, и он, послужив еще немного и «находя себя
не способным продолжать службу по расстроенному здоровью», вышел в отставку и вынес с собою генерал-майорский чин, усы,
на которых оставались всегда частицы всех блюд обеда, и мундир для важных оказий.
Любонька в людской, если б и узнала со временем о своем рождении, понятия ее были бы так тесны, душа
спала бы таким непробудимым сном, что из этого ничего бы
не вышло; вероятно, Алексей Абрамович, чтобы вполне примириться с совестью, дал бы ей отпускную и, может быть, тысячу-другую приданого; она была бы при своих понятиях чрезвычайно счастлива, вышла бы замуж за купца третьей гильдии, носила бы шелковый платок
на макушке, пила бы по двенадцати чашек цветочного чая и народила бы целую семью купчиков; иногда приходила бы она в гости к дворечихе Негрова и видела бы с удовольствием, как
на нее с завистью смотрят ее бывшие подруги.
В обоих случаях Круциферскому
не приходилось ничего делать, а смерть
падала на его счет, и молодой доктор всякий раз говорил дамам: «Странная вещь, ведь Яков Иванович очень хорошо знает свое дело, а как
не догадался употребить t-rae opii Sydenhamii капель X, solutum in aqua distil lata [Сиденгэмовой настойки опия капель 10, разведенных в дистиллированной воде (лат.).] да
не поставил под ложечку сорок пять пиявок; ведь человек-то бы был жив».
Разговор обыкновенно начинался жалобою Глафиры Львовны
на свое здоровье и
на бессонницу; она чувствовала в правом виске непонятную, живую боль, которая переходила в затылок и в темя и
не давала ей
спать.
После чая Алексей Абрамович отправлялся по полям; несколько лет жив безвыездно в деревне, он
не много успел в агрономии,
нападал на мелкие беспорядки, пуще всего любил дисциплину и вид безусловной покорности.
Она приехала в последние годы царствования покойной императрицы Екатерины портнихой при французской труппе; муж ее был второй любовник, но, по несчастию, климат Петербурга оказался для него гибелен, особенно после того, как, оберегая с большим усердием, чем нужно женатому человеку, одну из артисток труппы, он был гвардейским сержантом выброшен из окна второго этажа
на улицу; вероятно,
падая, он
не взял достаточных предосторожностей от сырого воздуха, ибо с той минуты стал кашлять, кашлял месяца два, а потом перестал — по очень простой причине, потому что умер.
Некому было ей сообщить все занимавшее ее, все собиравшееся в груди; под конец,
не имея силы носить всего в себе, она
попала на мысль, очень обыкновенную у девушки: она стала записывать свои мысли, свои чувства.
Элиза Августовна
не проронила ни одной из этих перемен; когда же она, случайно зашедши в комнату Глафиры Львовны во время ее отсутствия и случайно отворив ящик туалета, нашла в нем початую баночку rouge végétal [румян (фр.).], которая лет пятнадцать покоилась рядом с какой-то глазной примочкой в кладовой, — тогда она воскликнула внутри своей души: «Теперь пора и мне выступить
на сцену!» В тот же вечер, оставшись наедине с Глафирой Львовной, мадам начала рассказывать о том, как одна — разумеется, княгиня — интересовалась одним молодым человеком, как у нее (то есть у Элизы Августовны) сердце изныло, видя, что ангел-княгиня сохнет, страдает; как княгиня, наконец,
пала на грудь к ней, как к единственному другу, и живописала ей свои волнения, свои сомнения, прося ее совета; как она разрешила ее сомнения, дала советы; как потом княгиня перестала сохнуть и страдать, напротив, начала толстеть и веселиться.
Алексис
не был одарен способностью особенно быстро понимать дела и обсуживать их. К тому же он был удивлен
не менее, как в медовый месяц после свадьбы, когда Глафира Львовна заклинала его могилой матери, прахом отца позволить ей взять дитя преступной любви. Сверх всего этого, Негров хотел смертельно
спать; время для доклада о перехваченной переписке было дурно выбрано: человек сонный может только сердиться
на того, кто ему мешает
спать, — нервы действуют слабо, все находится под влиянием устали.
Со всей своей болезненной раздражительностью обратилась Бельтова, после потери мужа,
на воспитание малютки; если он дурно
спал ночью — она вовсе
не спала; если он казался нездоровым — она была больна; словом, она им жила, им дышала, была его нянькой, кормилицей, люлькой, лошадкой.
Круциферский получил через Крупова место старшего учителя в гимназии, давал уроки,
попадал, разумеется, и
на таких родителей, которые платили сполна, — скромно, стало быть, они могли жить в NN, а иначе им и жить
не хотелось.
— Дети — большое счастие в жизни! — сказал Крупов. — Особенно нашему брату, старику, как-то отрадно ласкать кудрявые головки их и смотреть в эти светлые глазенки. Право,
не так грубеешь,
не так
падаешь в ячность, глядя
на эту молодую травку. Но, скажу вам откровенно, я
не жалею, что у меня своих детей нет… да и
на что? Вот дал же бог мне внучка, состареюсь, пойду к нему в няни.
— Удалось сорвать банк, так и похваливает игру; мало ли чудес бывает
на свете; вы исключенье — очень рад; да это ничего
не доказывает; два года тому назад у нашего портного — да вы знаете его: портной Панкратов,
на Московской улице, — у него ребенок
упал из окна второго этажа
на мостовую; как, кажется,
не расшибиться? Хоть бы что-нибудь! Разумеется, синие пятна, царапины — больше ничего. Ну, извольте выбросить другого ребенка. Да и тут еще вышла вещь плохая, ребенок-то чахнет.
Измученная девушка
не могла больше вынести: она вдруг зарыдала и в страшном истерическом припадке
упала на диван. Мать испугалась, кричала: «Люди, девка, воды, капель, за доктором, за доктором!» Истерический припадок был упорен, доктор
не ехал, второй гонец, посланный за ним, привез тот же ответ: «Велено-де сказать, что немножко-де повременить надо,
на очень, дескать, трудных родах».
«Тут, — писал племянник, — больной начал бредить, лицо его приняло задумчивое выражение последних минут жизни; он велел себя приподнять и, открывши светлые глаза, хотел что-то сказать детям, но язык
не повиновался. Он улыбнулся им, и седая голова его
упала на грудь. Мы схоронили его
на нашем сельском кладбище между органистом и кистером».
Никто
не нападает на них.
Я
не спала всю ночь; глубокое страдание выражалось
на сонном лице его; иногда он улыбался, но
не своей улыбкой…
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если кто
попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего
не знаешь и
не в свое дело
не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак
не смеем надеяться
на такую честь», — он вдруг
упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам,
не то я смертью окончу жизнь свою».
Хлестаков (продолжая удерживать ее).Из любви, право из любви. Я так только, пошутил, Марья Антоновна,
не сердитесь! Я готов
на коленках у вас просить прощения. (
Падает на колени.)Простите же, простите! Вы видите, я
на коленях.
Смотреть никогда
не мог
на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то такое омерзение
нападет, что просто плюнешь.
Падите мои слезоньки //
Не на землю,
не на воду, //
Не на Господень храм!