Вы можете себе представить, сколько разных дел прошло в продолжение сорока пяти лет через его руки, и никогда никакое дело не вывело Осипа Евсеича из себя, не привело в негодование, не лишило веселого расположения духа; он отроду не переходил мысленно от делопроизводства на бумаге к действительному существованию обстоятельств и лиц; он на дела смотрел как-то отвлеченно, как на сцепление
большого числа отношений, сообщений, рапортов и запросов, в известном порядке расположенных и по известным правилам разросшихся; продолжая дело в своем столе или сообщая ему движение, как говорят романтики-столоначальники, он
имел в виду, само собою разумеется, одну очистку своего стола и оканчивал дело у себя как удобнее было: справкой в Красноярске, которая не могла ближе двух лет возвратиться, или заготовлением окончательного решения, или — это он любил всего
больше — пересылкою дела в другую канцелярию, где уже другой столоначальник оканчивал по тем же правилам этот гранпасьянс; он до того был беспристрастен, что вовсе не думал, например, что могут быть лица, которые пойдут по миру прежде, нежели воротится справка из Красноярска, — Фемида должна быть слепа…
— Если ж найдется такое, которое не
имеет? — заметил, горько улыбаясь, Бельтов. — Байрон очень справедливо сказал, что порядочному человеку нельзя жить
больше тридцати пяти лет. Да и зачем долгая жизнь? Это, должно быть, очень скучно.
Прошло пять лет с тех пор, как он принял на себя должность старшего учителя и заведывателя школы; он делал втрое
больше, нежели требовали его обязанности,
имел небольшую библиотеку, открытую для всего селения,
имел сад, в котором копался в свободное время с детьми.