Неточные совпадения
А для
того, чтоб перейти во всеобщее сознание, потеряв свой искусственный язык, и сделаться достоянием площади и семьи, живоначальным источником действования и воззрения всех и каждого, — она слишком юна, она не могла еще иметь
такого развития в жизни, ей много дела дома, в сфере абстрактной; кроме философов-мухаммедан, никто не думает, что в науке все совершено, несмотря ни на выработанность формы, ни на полноту развертывающегося в ней содержания, ни на диалектическую методу, ясную и прозрачную для самой себя.
Дело в
том, что эта наука существует как наука, и тогда она имеет великий результат; а результат отдельно вовсе не существует:
так голова живого человека кипит мыслями, пока шеей прикреплена к туловищу, а без него она — пустая форма.
Не спрашивают дороги, скользят с пренебрежением по началу, полагая, что знают его, не спрашивают, что
такое наука, что она должна дать, а требуют, чтоб она дала им
то, что им вздумается спросить.
В этом отношении материалисты стоят выше и могут служить примером мечтателям — дилетантам: материалисты поняли дух в природе и только как природу — но перед объективностью ее, несмотря на
то, что в ней нет истинного примирения склонились; оттого между ими являлись
такие мощные люди, как Бюффон, Кювье, Лаплас и др.
Но им не
того хочется: им хочется освободить сущность, внутреннее,
так, чтоб можно было посмотреть на него; они хотят какого-то предметного существования его, забывая, что предметное существование внутреннего есть именно внешнее; внутреннее, не имеющее внешнего, просто — безразличное ничто.
Таким объяснением дилетанты недовольны: у них кроется мысль, что во внутреннем спрятана тайна, которая разуму непостижима, а между
тем вся сущность его в
том только и состоит, чтоб обнаружиться, — и для чего, для кого была бы эта тайная тайна?
Да пусть бы знали, что
то или другое отдельно — абстракции,
так, как математик, отвлекая линию от площади и площадь от тела, знает, что реально одно тело, а линия и площадь — абстракции [Вообще, математика, несмотря на
то, что предмет ее, по превосходству, мертв и формален, отделилась от сухого
то или другое.
Сперва и
тот и другой приняли его за своего сообщника (
так, например, романтизм мечтал, не говоря уже о Вальтере Скотте, что в его рядах Гёте, Шиллер, Байрон).
Этот ученый гуманист был Эразм Роттердамский,
тот самый, который, улыбаясь, написал что-то
такое de libero et servo arbitrio [о свободном и рабском суждении (лат.).], от чего Лютер, дрожа от гнева, сказал: «Если кто-нибудь меня ранил в самое сердце,
так это Эразм, а не защитники папы».
Но
так как чувства, вызвавшие неоромантизм, были чисто временные,
то судьбу его можно было легко предвидеть, — стоило вглядеться в характер XIX века, чтоб понять невозможность продолжительного очарования романтизмом.
Дилетантизм — любовь к науке, сопряженная с совершенным отсутствием пониманья ее; он расплывается в своей любви по морю вéдения и не может сосредоточиться; он доволен
тем, что любит, и не достигает ничего, не печется ни о чем, ни даже о взаимной любви; это платоническая, романтическая страсть к науке,
такая любовь к ней, от которой детей не бывает.
Кто
так дострадался до науки,
тот усвоил ее себе не токмо как остов истины, но как живую истину, раскрывающуюся в живом организме своем; он дома в ней, не дивится более ни своей свободе, ни ее свету; но ему становится мало ее примирения; ему мало блаженства спокойного созерцания и видения; ему хочется полноты упоения и страданий жизни; ему хочется действования, ибо одно действование может вполне удовлетворить человека.
В
таком деянии человек вечен во временности, бесконечен в конечности, представитель рода и самого себя [Над этими выражениями посмеются наши люстихи; не будем
так робки, пусть люстихи посмеются; на
то они люстихи.
Мало понимать
то, что сказано, что написано; надобно понимать
то, что светится в глазах, что веет между строк, надобно
так усвоить себе книгу, чтоб выйти из нее.
Так новые буддисты разговаривали с германцами до
тех пор, пока, несмотря на всю тихую и добрую натуру свою, немцы догадались, в чем дело.
Гегель (под фирмою которого идут все нелепости формалистов нашего времени,
так, как под фирмой Фарина продается одеколон, делаемый на всех точках нашей планеты) вот как говорит о формализме [«Phenomenologie», Vorrede.]: «Нынче главный труд состоит не в
том, чтоб очистить от чувственной непосредственности лицо и развить его в мыслящую сущность, но более в противоположном, в одействотворении всеобщего чрез снятие отверделых, определенных мыслей.
Рассматривание чего-либо сущего в безусловном сводится на
то, что в нем все одинаково, и безусловное делается
таким образом ночью, в которой все коровы черные.
Природа не поступает
так с своими бессознательными детьми — как мы заметили;
тем более в мире сознания не может быть степени, которая не имела бы собственного удовлетворения.
История деяния духа —
так сказать, личность его, ибо «он есть
то, что делает» [«Philos. des Rechts»] — стремление безусловного примирения, осуществление всего, что есть за душою, освобождение от естественных и искусственных пут.
«Да и вообще, — думала Дарья Александровна, оглянувшись на всю свою жизнь за эти пятнадцать лет замужества, — беременность, тошнота, тупость ума, равнодушие ко всему и, главное, безобразие. Кити, молоденькая, хорошенькая Кити, и
та так подурнела, а я беременная делаюсь безобразна, я знаю. Роды, страдания, безобразные страдания, эта последняя минута… потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные»…
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Купцы.
Так уж сделайте
такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы,
то есть, не поможете в нашей просьбе,
то уж не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за
такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без
того это
такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья?