Неточные совпадения
Возле дилетантов доживают свой век романтики, запоздалые представители прошедшего, глубоко скорбящие об умершем
мире, который им казался вечным; они не хотят с новым иметь дела иначе как с копьем
в руке: верные преданию
средних веков, они похожи на Дон-Кихота и скорбят о глубоком падении людей, завернувшись
в одежды печали и сетования.
Исключительного владения
в настоящем они иметь не могут, потому что настоящее нисколько не похоже ни на древний
мир, ни на
средний.
Так, у касты ученых, у людей знания
в средних веках, даже до XVII столетия, окруженных грубыми и дикими понятиями, хранилось и святое наследие древнего
мира, и воспоминание прошедших деяний, и мысль эпохи; они
в тиши работали, боясь гонений, преследований, — и слава после озарила скрытый труд их.
Об ученых корпорациях
в средних веках и
в католическом
мире мы упомянули; их не надо смешивать с новой кастой ученых, выращенной
в Германии
в последние века.
Неточные совпадения
Самая полнота и
средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни
в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять
в герои добродетельного человека, но… может быть,
в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде
в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
Рындин — разорившийся помещик, бывший товарищ народовольцев, потом — толстовец, теперь — фантазер и анархист, большой, сутулый, лет шестидесяти, но очень моложавый; у него грубое, всегда нахмуренное лицо, резкий голос, длинные руки. Он пользуется репутацией человека безгранично доброго, человека «не от
мира сего». Старший сын его сослан,
средний — сидит
в тюрьме, младший, отказавшись учиться
в гимназии, ушел из шестого класса
в столярную мастерскую. О старике Рындине Татьяна сказала:
Он родился, учился, вырос и дожил до старости
в Петербурге, не выезжая далее Лахты и Ораниенбаума с одной, Токсова и
Средней Рогатки с другой стороны. От этого
в нем отражались, как солнце
в капле, весь петербургский
мир, вся петербургская практичность, нравы, тон, природа, служба — эта вторая петербургская природа, и более ничего.
Даже с практической стороны он не видит препятствия; необходимо отправиться
в Среднюю Азию, эту колыбель религиозных движений, очистить себя долгим искусом, чтобы окончательно отрешиться от отягощающих наше тело чисто плотских помыслов, и тогда вполне возможно подняться до созерцания абсолютной идеи, управляющей нашим духовным
миром.
Так
средний радикальный интеллигент обычно думает, что он или призван перевернуть
мир, или принужден остаться
в довольно низком состоянии, пребывать
в нравственной неряшливости и опускаться.