Часу в первом утра он,
с усилием раскрыв глаза, увидел над собою при свете лампадки бледное лицо отца и велел ему уйти; тот повиновался, но тотчас же вернулся
на цыпочках и, до половины заслонившись
дверцами шкафа, неотвратимо глядел
на своего сына.
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись
на толпу, казаки подняли нагайки, но в те же секунды его приподняло
с земли и в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом в бок лошади,
на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом
с ним стоял седой человек, похожий
на шкаф, пальто
на хорьковом мехе было распахнуто, именно как
дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку
на затылок, человек ревел басом:
Коляска остановилась у крыльца. Слуга соскочил
с козел, отпер
дверцы, и через минуту молодой человек в военной шинели и в белой фуражке вошел к смотрителю; вслед за ним слуга внес шкатулку и поставил ее
на окошко.
Спустились к Театральной площади, «окружили» ее по канату. Проехали Охотный, Моховую. Поднялись в гору по Воздвиженке. У Арбата прогромыхала карета
на высоких рессорах,
с гербом
на дверцах. В ней сидела седая дама.
На козлах, рядом
с кучером, — выездной лакей
с баками, в цилиндре
с позументом и в ливрее
с большими светлыми пуговицами. А сзади кареты,
на запятках, стояли два бритых лакея в длинных ливреях, тоже в цилиндрах и
с галунами.