В кошомной юрте сидели на корточках девять человек киргиз чугунного цвета; семеро из них
с великой силой дули
в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша,
с невероятно широким переносьем и черными глазами где-то около ушей, дремотно бил
в бубен, а игрушечно маленький старичок
с лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил
руками по котлу, обтянутому кожей осла.
Бубнов струсил еще больше. Чтобы он не убежал, доктор запер все двери
в комнате и опять стал у окна, — из окна-то он его уже не выпустит. А там, на улице, сбежались какие-то странные люди и кричали ему, чтоб он уходил, то есть
Бубнов. Это уже было совсем смешно. Глупцы они, только теперь увидели его! Доктор стоял у окна и раскланивался
с публикой, прижимая
руку к сердцу, как оперный певец.
Такой красивый, такой молодец и струсил.
С бубном стоит! Ха, ха, ха! Вот когда я обижена. Что я? Что я? Он плясун, а я что? Возьмите меня кто-нибудь! Я для него только жила, для него горе терпела. Я, богатого купца дочь, солдаткой хотела быть,
в казармах
с ним жить, а он!… Ах, крестный! Трудно мне… духу мне!., духу мне надо… а нет. Била меня судьба, била… а он… а он… добил. (Падает к Аристарху на
руки).
Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых, высоких, пламенных филистимлянок
с жесткими курчавыми волосами, носивших золотые звенящие запястья на кистях
рук, золотые обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, соединенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, — их верность и покорность
в любви вошли
в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои глаза и вытравливавших синие звезды на лбу и на щеках; образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и флейтах под аккомпанемент
бубна; желтокожих египтянок, неутомимых
в любви и безумных
в ревности; сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор, потому что они особой пастой истребляли на нем волосы; дев Бактрии, красивших волосы и ногти
в огненно-красный цвет и носивших шальвары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскошные груди были прохладны
в самые жаркие летние ночи; беспечных и расточительных аммонитянок
с огненными волосами и
с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких голубоглазых женщин
с льняными волосами и нежным запахом кожи, которых привозили
с севера, через Баальбек, и язык которых был непонятен для всех живущих
в Палестине.