Кстати: говоря о безуспешности усилий по части насаждения
русской бюрократии, я не могу не сказать несколько слов и о другом, хотя не особенно дорогом моему сердцу явлении, но которое тоже играет не последнюю роль в экономии народной жизни и тоже прививается с трудом. Я разумею соглядатайство.
Я всегда чувствовал слабость к
русской бюрократии, и именно за то, что она всегда представляла собой, в моих глазах, какую-то неразрешимую психологическую загадку.
Неточные совпадения
Власть
бюрократии в
русской жизни была внутренним нашествием неметчины.
Такие идеологи государственности, как Катков или Чичерин, всегда казались не
русскими, какими-то иностранцами на
русской почве, как иностранной, не
русской всегда казалась
бюрократия, занимавшаяся государственными делами — не
русским занятием.
В действительности
русское самодержавие, особенно самодержавие Николая I, было абсолютизмом и империализмом, которых славянофилы не хотели, было чудовищным развитием всесильной
бюрократии, которую славянофилы терпеть не могли.
Говорят, будто современная
русская литература тоже, подобно
бюрократии, предпочитает краткословность винословности, но это едва ли так.
Он даже слегка рассуждал о принципах и в «шутливом
русском тоне» проходился насчет
бюрократии, и хотя рассуждения его были отменно глупы, но они удовлетворяли «крепкоголовых», которые в ответ ему ласково сопели.