Неточные совпадения
Через несколько месяцев явился к нам казак и с ним надушенный, рябой, лысый, в завитой белокурой накладке немец; он
приехал благодарить
за казака, — это был утопленник.
Года через полтора он
приехал в Москву, мне хотелось его видеть, я его любил
за крестьян и
за несправедливое недоброжелательство к нему его дядей.
За год до его ареста он
приезжал в Москву и остановился у Сатина.
Это был камердинер Огарева. Я не мог понять, какой повод выдумала полиция, в последнее время все было тихо. Огарев только
за день
приехал… и отчего же его взяли, а меня нет?
— Я
за этим к вам
приехал. Надобно что-нибудь сделать, съездите к князю, узнайте, в чем дело, попросите мне дозволение его увидеть.
Вот этот-то народный праздник, к которому крестьяне привыкли веками, переставил было губернатор, желая им потешить наследника, который должен был
приехать 19 мая; что
за беда, кажется, если Николай-гость тремя днями раньше придет к хозяину? На это надобно было согласие архиерея; по счастию, архиерей был человек сговорчивый и не нашел ничего возразить против губернаторского намерения отпраздновать 23 мая 19-го.
Вечером был бал в Благородном собрании. Музыканты, нарочно выписанные с одного из заводов,
приехали мертвецки пьяные; губернатор распорядился, чтоб их заперли
за сутки до бала и прямо из полиции конвоировали на хоры, откуда не выпускали никого до окончания бала.
Корнилов был назначен
за несколько лет перед приездом в Вятку, прямо из семеновских или измайловских полковников, куда-то гражданским губернатором. Он
приехал на воеводство, вовсе не зная дел. Сначала, как все новички, он принялся все читать, вдруг ему попалась бумага из другой губернии, которую он, прочитавши два раза, три раза, — не понял.
Ни одна женщина не
приехала помочь ей, показать участие, посмотреть
за детьми,
за домом. Витберг остался с нею; пророк-чиновник и я взялись
за хлопоты.
Белинский был очень застенчив и вообще терялся в незнакомом обществе или в очень многочисленном; он знал это и, желая скрыть, делал пресмешные вещи. К. уговорил его ехать к одной даме; по мере приближения к ее дому Белинский все становился мрачнее, спрашивал, нельзя ли ехать в другой день, говорил о головной боли. К., зная его, не принимал никаких отговорок. Когда они
приехали, Белинский, сходя с саней, пустился было бежать, но К. поймал его
за шинель и повел представлять даме.
Жизнь наша в Новгороде шла нехорошо. Я
приехал туда не с самоотвержением и твердостью, а с досадой и озлоблением. Вторая ссылка с своим пошлым характером раздражала больше, чем огорчала; она не была до того несчастна, чтобы поднять дух, а только дразнила, в ней не было ни интереса новости, ни раздражения опасности. Одного губернского правления с своим Эльпидифором Антиоховичем Зуровым, советником Хлопиным и виц-губернатором Пименом Араповым было
за глаза довольно, чтобы отравить жизнь.
Всякую субботу
приезжали к нему доктор и полицмейстер, они свидетельствовали его и делали донесение, то есть выдавали
за своей подписью пятьдесят два фальшивых свидетельства по высочайшему повелению, — умно и нравственно.
Сверх участников в спорах, сверх людей, имевших мнения, на эти вечера
приезжали охотники, даже охотницы, и сидели до двух часов ночи, чтоб посмотреть, кто из матадоров кого отделает и как отделают его самого;
приезжали в том роде, как встарь ездили на кулачные бои и в амфитеатр, что
за Рогожской заставой.
Остаться у них я не мог; ко мне вечером хотели
приехать Фази и Шаллер, бывшие тогда в Берне; я обещал, если пробуду еще полдня, зайти к Фогтам и, пригласивши меньшего брата, юриста, к себе ужинать, пошел домой. Звать старика так поздно и после такого дня я не счел возможным. Но около двенадцати часов гарсон, почтительно отворяя двери перед кем-то, возвестил нам: «Der Herr Professor Vogt», — я встал из-за стола и пошел к нему навстречу.
«Отвези в последний раз в Саймонстоун, — сказал я не без грусти, — завтра утром
приезжай за нами». — «Yes, sir, — отвечал он, — а знаете ли, — прибавил потом, — что пришло еще русское судно?» — «Какое? когда?» — «Вчера вечером», — отвечал он.
Долго расставались они с Кирсановым, и не могли расстаться: «завтра отправляюсь на свою должность», и одно завтра проходило за другим: плакали, плакали, и все сидели обнявшись, пока уже сама актриса, знавшая, по какому случаю поступает к ней горничная,
приехала за нею сама: догадалась, почему горничная долго не является, и увезла ее от продления разлуки, вредного для нее.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)А все ты, а всё
за тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что,
приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Слышишь, побеги расспроси, куда поехали; да расспроси хорошенько: что
за приезжий, — каков он, — слышишь?
Так как я знаю, что
за тобою, как
за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может
приехать во всякий час, если только уже не
приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Ни помощник градоначальника, ни неустрашимый штаб-офицер — никто ничего не знал об интригах Козыря, так что, когда
приехал в Глупов подлинный градоначальник, Двоекуров, и началась разборка"оного нелепого и смеха достойного глуповского смятения", то
за Семеном Козырем не только не было найдено ни малейшей вины, но, напротив того, оказалось, что это"подлинно достойнейший и благопоспешительнейший к подавлению революции гражданин".
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие
приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.