Прокофий, явившийся через месяц
после смерти барина в Петербург к Тюменеву, передал ему чемодан Александра Ивановича, в котором оказалось тысяч пять денег, а в одном из уголков, тщательно завернутые, лежали три женских портрета: Натальи Сергеевны, Домны Осиповны и маленькая карточка Меровой.
— А так-то любил, что и сказать мудрено… у них, вишь, дочка была… она и теперь у матери, да только в загоне больно: отец, Никита-то, ее добре не любит… Ну, как остался он у нас так-то старшим
после смерти барина, и пошел тяготить нас всех… и такая-то жисть стала, что, кажись, бежал бы лучше: при барине было нам так-то хорошо, знамо, попривыкли, а тут пошли побранки да побои, только и знаешь… а как разлютуется… беда! Бьет, колотит, бывало, и баб и мужиков, обижательство всякое творит…
Неточные совпадения
У генеральши остался еще
после покойного ее мужа, бывшего лет одиннадцать кавалерийским полковым командиром, щегольской повар, который — увы! —
после смерти покойного
барина изнывал в бездействии, практикуя себя в создании картофельного супа и жареной печенки, и деятельность его вызывалась тогда только, когда приезжал князь; ему выдавалась провизия, какую он хотел и сколько хотел, и старик умел себя показать!..
Мало-помалу он вкрался в доверенность своего
господина, и когда Софья Николавна,
после смерти своей мачехи, вступила в управление домом, она нашла уже Калмыка дворецким и любимцем своего отца, особенно потому, что он был любимцем покойной ее мачехи.
— Вы видите,
господа, что он действительно ненормален и опека необходима! Это началось с ним тотчас
после смерти отца, которого он страстно любил, спросите слуг — они все знают о его болезни. Они молчали до последнего времени — это добрые люди, им дорога честь дома, где многие из них живут с детства. Я тоже скрывала несчастие — ведь нельзя гордиться тем, что брат безумен…
(Смотрит на часы.)Часы бегут — и с ними время; вечность, // Коль есть она, всё ближе к нам, и жизнь, // Как дерево, от путника уходит. // Я жил! — Зачем я жил? — ужели нужен // Я богу, чтоб пренебрегать его закон? // Ужели без меня другой бы не нашелся?.. // Я жил, чтоб наслаждаться, наслаждался, // Чтоб умереть… умру… а
после смерти? — // Исчезну! — как же?.. да, совсем исчезну… // Но если есть другая жизнь?.. нет! нет! — // О наслажденье! я твой раб, твой
господин!..
«А ты, Нефед, покажь-ка соху, да и борону, выведи лошадь-то», — словом, поучал их, как неразумных детей, и мужички рассказывали долго
после его
смерти «о порядках старого
барина», прибавляя: «Точно, бывало, спуску не дает, ну, а только умница был, все знал наше крестьянское дело досконально и правого не тронет, то есть учитель был».