Когда совсем смерклось, мы отправились с Кетчером. Сильно билось сердце, когда я снова увидел знакомые, родные улицы, места, домы, которых я не видал около четырех лет… Кузнецкий мост, Тверской бульвар… вот и дом Огарева, ему нахлобучили какой-то огромный герб, он чужой уж; в нижнем этаже, где мы так юно жили, жил портной… вот Поварская — дух занимается: в мезонине, в угловом окне, горит свечка, это ее комната, она
пишет ко мне, она думает обо мне, свеча так весело горит, так мне горит.
Неточные совпадения
— Она умна, — повторял он, — мила, образованна, на нашего брата и не посмотрит. Ах, боже мой, — прибавил он, вдруг обращаясь
ко мне, — вот чудесная мысль, поддержите честь вятского общества, поволочитесь за ней… ну, знаете, вы из Москвы, в ссылке, верно,
пишете стихи, — это вам с неба подарок.
Имя сестры начинало теснить
меня, теперь
мне недостаточно было дружбы, это тихое чувство казалось холодным. Любовь ее видна из каждой строки ее писем, но
мне уж и этого мало,
мне нужно не только любовь, но и самое слово, и вот
я пишу: «
Я сделаю тебе странный вопрос: веришь ли ты, что чувство, которое ты имеешь
ко мне, — одна дружба? Веришь ли ты, что чувство, которое
я имею к тебе, — одна дружба?
Я не верю».
«Может, ты сидишь теперь, —
пишет она, — в кабинете, не
пишешь, не читаешь, а задумчиво куришь сигару, и взор углублен в неопределенную даль, и нет ответа на приветствие взошедшего. Где же твои думы? Куда стремится взор? Не давай ответа — пусть придут
ко мне».
— Позвольте, — говорил самый кроткий консул из всех, бывших после Юния Брута и Калпурния Бестии, — вы письмо это
напишите не
ко мне, а к графу Орлову,
я же только сообщу его канцлеру.
— Это все равно-с, — ответил Порфирий Петрович, холодно принимая разъяснение о финансах, — а впрочем, можно вам и прямо, если захотите,
написать ко мне, в том же смысле, что вот, известясь о том-то и объявляя о таких-то моих вещах, прошу…
— Ну, пусть эти «некоторые» и переезжают. А я терпеть не могу никаких перемен! Это еще что, квартира! — заговорил Обломов. — А вот посмотрите-ка, что староста
пишет ко мне. Я вам сейчас покажу письмо… где бишь оно? Захар, Захар!
Неточные совпадения
— Нет, нисколько! — с досадой на этот вопрос отвечал Николай. —
Напиши ему, чтоб он прислал
ко мне доктора.
— Да кого же знакомого? Все мои знакомые перемерли или раззнакомились. Ах, батюшка! как не иметь, имею! — вскричал он. — Ведь знаком сам председатель, езжал даже в старые годы
ко мне, как не знать! однокорытниками были, вместе по заборам лазили! как не знакомый? уж такой знакомый! так уж не к нему ли
написать?
Что может быть на свете хуже // Семьи, где бедная жена // Грустит о недостойном муже, // И днем и вечером одна; // Где скучный муж, ей цену зная // (Судьбу, однако ж, проклиная), // Всегда нахмурен, молчалив, // Сердит и холодно-ревнив! // Таков
я. И того ль искали // Вы чистой, пламенной душой, // Когда с такою простотой, // С таким умом
ко мне писали? // Ужели жребий вам такой // Назначен строгою судьбой?
Минуты две они молчали, // Но к ней Онегин подошел // И молвил: «Вы
ко мне писали, // Не отпирайтесь.
Я прочел // Души доверчивой признанья, // Любви невинной излиянья; //
Мне ваша искренность мила; // Она в волненье привела // Давно умолкнувшие чувства; // Но вас хвалить
я не хочу; //
Я за нее вам отплачу // Признаньем также без искусства; // Примите исповедь мою: // Себя на суд вам отдаю.
— Вы уж уходите! — ласково проговорил Порфирий, чрезвычайно любезно протягивая руку. — Очень, очень рад знакомству. А насчет вашей просьбы не имейте и сомнения. Так-таки и
напишите, как
я вам говорил. Да лучше всего зайдите
ко мне туда сами… как-нибудь на днях… да хоть завтра.
Я буду там часов этак в одиннадцать, наверно. Все и устроим… поговорим… Вы же, как один из последних, там бывших, может, что-нибудь и сказать бы нам могли… — прибавил он с добродушнейшим видом.