Неточные совпадения
В Лондоне не было
ни одного близкого мне человека. Были люди, которых я уважал, которые уважали меня, но близкого никого. Все подходившие, отходившие, встречавшиеся занимались одними общими интересами, делами всего человечества, по крайней мере делами целого народа; знакомства их были, так сказать, безличные. Месяцы проходили, и
ни одного
слова о том, о чем хотелось поговорить.
Он не пропускал
ни одного движения,
ни одного
слова, чтоб не разбранить мальчишек; к
словам нередко прибавлял он и тумак или «ковырял масло», то есть щелкал как-то хитро и искусно, как пружиной, большим пальцем и мизинцем по голове.
Я, стало быть, вовсе не обвиняю
ни монастырку,
ни кузину за их взаимную нелюбовь, но понимаю, как молодая девушка, не привыкнувшая к дисциплине, рвалась куда бы то
ни было на волю из родительского дома. Отец, начинавший стариться, больше и больше покорялся ученой супруге своей; улан, брат ее, шалил хуже и хуже,
словом, дома было тяжело, и она наконец склонила мачеху отпустить ее на несколько месяцев, а может, и на год, к нам.
Когда декан вызвал меня, публика была несколько утомлена; две математические лекции распространили уныние и грусть на людей, не понявших
ни одного
слова. Уваров требовал что-нибудь поживее и студента «с хорошо повешенным языком». Щепкин указал на меня.
Присланный на казенный счет, не по своей воле, он был помещен в наш курс, мы познакомились с ним, он вел себя скромно и печально, никогда мы не слыхали от него
ни одного резкого
слова, но никогда не слыхали и
ни одного слабого.
Больше он не произнес
ни одного
слова…
Ко всякому
слову прибавлял он: «
Ни копейки не стоит». Я раз шутя заметил ему это повторение.
Как
ни грязно и
ни топко в этом болоте приказных дел, но прибавлю еще несколько
слов. Эта гласность — последнее, слабое вознаграждение страдавшим, погибнувшим без вести, без утешения.
Когда впоследствии умер Сенатор, ее любимый брат, она догадалась по нескольким
словам племянника о том, что случилось, и просила его не объявлять ей печальной новости,
ни подробности кончины.
Ни одного теплого
слова,
ни одного нежного взгляда,
ни одной ласки; возле, около — посторонние, морщины, пожелтелые щеки, существа потухающие, хилые.
Ее волнение было так сильно, что она сначала не могла произнести
ни одного
слова, ее губы были холодны, ее руки — как лед. Я чувствовал, как страшно билось ее сердце.
Старик, исхудалый и почернелый, лежал в мундире на столе, насупив брови, будто сердился на меня; мы положили его в гроб, а через два дня опустили в могилу. С похорон мы воротились в дом покойника; дети в черных платьицах, обшитых плерезами, жались в углу, больше удивленные и испуганные, чем огорченные; они шептались между собой и ходили на цыпочках. Не говоря
ни одного
слова, сидела Р., положив голову на руку, как будто что-то обдумывая.
Сначала она осмотрелась кругом, несколько дней она находила себе соперницу в молодой, милой, живой немке, которую я любил как дитя, с которой мне было легко именно потому, что
ни ей не приходило в голову кокетничать со мной,
ни мне с ней. Через неделю она увидела, что Паулина вовсе не опасна. Но я не могу идти дальше, не сказав несколько
слов о ней.
Оттого-то протестантизм и вытолкнул одну богородицу из своих сараев богослужения, из своих фабрик
слова божия. Она действительно мешает христианскому чину, она не может отделаться от своей земной природы, она греет холодную церковь и, несмотря
ни на что, остается женщиной, матерью. Естественными родами мстит она за неестественное зачатие и вырывает благословение своему чреву из уст монашеских, проклинающих все телесное.
Все воскресло в моей душе, я жил, я был юноша, я жал всем руку, —
словом, это одна из счастливейших минут жизни,
ни одной мрачной мысли.
Каждое
слово об этом времени тяжело потрясает душу, сжимает ее, как редкие и густые звуки погребального колокола, и между тем я хочу говорить об нем — не для того, чтоб от него отделаться, от моего прошедшего, чтоб покончить с ним, — нет, я им не поступлюсь
ни за что на свете: у меня нет ничего, кроме его.
Месяцы проходили — и
ни одного
слова о том, о чем хотелось говорить….
Я мог бы написать целый том анекдотов, слышанных мною от Ольги Александровны: с кем и кем она
ни была в сношениях, от графа д'Артуа и Сегюра до лорда Гренвиля и Каннинга, и притом она смотрела на всех независимо, по-своему и очень оригинально. Ограничусь одним небольшим случаем, который постараюсь передать ее собственными
словами.
Борьба насмерть шла внутри ее, и тут, как прежде, как после, я удивлялся. Она
ни разу не сказала
слова, которое могло бы обидеть Катерину, по которому она могла бы догадаться, что Natalie знала о бывшем, — упрек был для меня. Мирно и тихо оставила она наш дом. Natalie ее отпустила с такою кротостью, что простая женщина, рыдая, на коленях перед ней сама рассказала ей, что было, и все же наивное дитя народа просила прощенья.
Разочарование —
слово битое, пошлое, дымка, под которой скрывается лень сердца, эгоизм, придающий себе вид любви, звучная пустота самолюбия, имеющего притязание на все, силы —
ни на что.
Я не видал
ни одного лица, не исключая прислуги, которое не приняло бы вида recueilli [сосредоточенного (фр.).] и не было бы взволновано сознанием, что тут пали великие
слова, что эта минута вносилась в историю.
Я не имел
ни одного
слова успокоения, я внутренне дрожал перед вопросом: что дальше, что впереди?
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б
ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное
слово смородинную ваксу за Old Port.
Неточные совпадения
Городничий. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого
слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут
ни из того
ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
— // Вдруг вставил
слово грубое // Еремин, брат купеческий, // Скупавший у крестьян // Что
ни попало, лапти ли, // Теленка ли, бруснику ли, // А главное — мастак // Подстерегать оказии, // Когда сбирались подати // И собственность вахлацкая // Пускалась с молотка.
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка,
ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век
слова не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Ни реки,
ни ручья,
ни оврага,
ни пригорка —
словом, ничего такого, что могло бы служить препятствием для вольной ходьбы, он не предусмотрел.
Он
ни во что не вмешивался, довольствовался умеренными данями, охотно захаживал в кабаки покалякать с целовальниками, по вечерам выходил в замасленном халате на крыльцо градоначальнического дома и играл с подчиненными в носки, ел жирную пищу, пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным
словом «братик-сударик».