Неточные совпадения
…А между
тем я тогда едва начинал приходить в себя, оправляться после ряда страшных событий, несчастий, ошибок. История последних годов моей жизни представлялась мне яснее и яснее, и я с ужасом видел, что ни один человек,
кроме меня, не знает ее и что с моей смертью умрет истина.
— С кем же ты говоришь?
кроме меня и тебя, никого нет ни в этой комнате, ни в
той.
Он говорил колодникам в пересыльном остроге на Воробьевых горах: «Гражданский закон вас осудил и гонит, а церковь гонится за вами, хочет сказать еще слово, еще помолиться об вас и благословить на путь». Потом, утешая их, он прибавлял, что «они, наказанные, покончили с своим прошедшим, что им предстоит новая жизнь, в
то время как между другими (вероятно, других,
кроме чиновников, не было налицо) есть ещё большие преступники», и он ставил в пример разбойника, распятого вместе с Христом.
Мы все, с небольшими вариациями, имели сходное развитие,
то есть ничего не знали,
кроме Москвы и деревни, учились по
тем же книгам и брали уроки у
тех же учителей, воспитывались дома или в университетском пансионе.
Русские гувернанты у нас нипочем, по крайней мере так еще было в тридцатых годах, а между
тем при всех недостатках они все же лучше большинства француженок из Швейцарии, бессрочно-отпускных лореток и отставных актрис, которые с отчаянья бросаются на воспитание как на последнее средство доставать насущный хлеб, — средство, для которого не нужно ни таланта, ни молодости, ничего —
кроме произношения «гррра» и манер d'une dame de comptoir, [приказчицы (фр.).] которые часто у нас по провинциям принимаются за «хорошие» манеры.
«…Будем детьми, назначим час, в который нам обоим непременно быть на воздухе, час, в который мы будем уверены, что нас ничего не делит,
кроме одной дали. В восемь часов вечера и тебе, верно, свободно? А
то я давеча вышла было на крыльцо да тотчас возвратилась, думая, что ты был в комнате».
Женщина эта принадлежала к
тем удивительным явлениям русской жизни, которые мирят с нею, которых все существование — подвиг, никому не ведомый,
кроме небольшого круга друзей.
Каждое слово об этом времени тяжело потрясает душу, сжимает ее, как редкие и густые звуки погребального колокола, и между
тем я хочу говорить об нем — не для
того, чтоб от него отделаться, от моего прошедшего, чтоб покончить с ним, — нет, я им не поступлюсь ни за что на свете: у меня нет ничего,
кроме его.
…Круг молодых людей — составившийся около Огарева, не был наш прежний круг. Только двое из старых друзей,
кроме нас, были налицо. Тон, интересы, занятия — все изменилось. Друзья Станкевича были на первом плане; Бакунин и Белинский стояли в их главе, каждый с
томом Гегелевой философии в руках и с юношеской нетерпимостью, без которой нет кровных, страстных убеждений.
Мелкая и щепетильная обидчивость особенно поразительна в Павле и во всех его сыновьях,
кроме Александра; имея в руках дикую власть, они не имеют даже
того звериного сознания силы, которое удерживает большую собаку от нападений на маленькую.
Он не острит отрицанием, не смешит дерзостью неверия, не манит чувственностью, не достает ни наивных девочек, ни вина, ни брильянтов, а спокойно влечет к убийству, тянет к себе, к преступленью —
той непонятной силой, которой зовет человека в иные минуты стоячая вода, освещенная месяцем, — ничего не обещая в безотрадных, холодных, мерцающих объятиях своих,
кроме смерти.
Отрицание мира рыцарского и католического было необходимо и сделалось не мещанами, а просто свободными людьми,
то есть людьми, отрешившимися от всяких гуртовых определений. Тут были рыцари, как Ульрих фон Гуттен, и дворяне, как Арует Вольтер, ученики часовщиков, как Руссо, полковые лекаря, как Шиллер, и купеческие дети, как Гете. Мещанство воспользовалось их работой и явилось освобожденным не только от царей, рабства, но и от всех общественных тяг,
кроме складчины для найма охраняющего их правительства.
…
Кроме швейцарской натурализации, я не принял бы в Европе никакой, ни даже английской; поступить добровольно в подданство чье бы
то ни было мне противно. Не скверного барина на хорошего хотел переменить я, а выйти из крепостного состояния в свободные хлебопашцы. Для этого предстояли две страны: Америка и Швейцария.
Его перевели в скверную комнату,
то есть дали гораздо худшую, в ней забрали окно до половины досками, чтоб нельзя было ничего видеть,
кроме неба, не велели к нему пускать никого, к дверям поставили особого часового.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха,
кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Да, Аммос Федорович,
кроме вас, некому. У вас что ни слово,
то Цицерон с языка слетел.
Те же,
кроме Хлестакова и городничего
Правдин. Ваша ко мне дружба
тем лестнее, что вы не можете иметь ее к другим,
кроме таких…
— И будучи я приведен от
тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого,
кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
Но перенесемся мыслью за сто лет
тому назад, поставим себя на место достославных наших предков, и мы легко поймем
тот ужас, который долженствовал обуять их при виде этих вращающихся глаз и этого раскрытого рта, из которого ничего не выходило,
кроме шипения и какого-то бессмысленного звука, непохожего даже на бой часов.