Неточные совпадения
«Душа человеческая, — говаривал он, — потемки, и кто знает, что у кого на душе; у меня
своих дел слишком много, чтоб
заниматься другими да еще судить и пересуживать их намерения; но с человеком дурно воспитанным я в одной комнате не могу быть, он меня оскорбляет, фруасирует, [задевает, раздражает (от фр. froisser).] а там он может быть добрейший в мире человек, за то ему будет место в раю, но мне его не надобно.
В. был лет десять старше нас и удивлял нас
своими практическими заметками,
своим знанием политических
дел,
своим французским красноречием и горячностью
своего либерализма. Он знал так много и так подробно, рассказывал так мило и так плавно; мнения его были так твердо очерчены, на все был ответ, совет, разрешение. Читал он всё — новые романы, трактаты, журналы, стихи и, сверх того, сильно
занимался зоологией, писал проекты для князя и составлял планы для детских книг.
Между моими знакомыми был один почтенный старец, исправник, отрешенный по сенаторской ревизии от
дел. Он
занимался составлением просьб и хождением по
делам, что именно было ему запрещено. Человек этот, начавший службу с незапамятных времен, воровал, подскабливал, наводил ложные справки в трех губерниях, два раза был под судом и проч. Этот ветеран земской полиции любил рассказывать удивительные анекдоты о самом себе и
своих сослуживцах, не скрывая
своего презрения к выродившимся чиновникам нового поколения.
Пришло время конкурса. Проектов было много, были проекты из Италии и из Германии, наши академики представили
свои. И неизвестный молодой человек представил
свой чертеж в числе прочих. Недели прошли, прежде чем император
занялся планами. Это были сорок
дней в пустыне,
дни искуса, сомнений и мучительного ожидания.
Удивительный человек, он всю жизнь работал над
своим проектом. Десять лет подсудимости он
занимался только им; гонимый бедностью и нуждой в ссылке, он всякий
день посвящал несколько часов
своему храму. Он жил в нем, он не верил, что его не будут строить: воспоминания, утешения, слава — все было в этом портфеле артиста.
В половине 1825 года Химик, принявший
дела отца в большом беспорядке, отправил из Петербурга в шацкое именье
своих братьев и сестер; он давал им господский дом и содержание, предоставляя впоследствии
заняться их воспитанием и устроить их судьбу. Княгиня поехала на них взглянуть. Ребенок восьми лет поразил ее
своим грустно-задумчивым видом; княгиня посадила его в карету, привезла домой и оставила у себя.
Добрая, милая девушка, очень развитая, пошла замуж, желая успокоить
свою мать; года через два она умерла, но подьячий остался жив и из благодарности продолжал
заниматься хождением по
делам ее сиятельства.
Рассуждая об этом впоследствии, я понял, что, несмотря на то, что у нее делалось в душе, у нее доставало довольно присутствия духа, чтобы
заниматься своим делом, а сила привычки тянула ее к обыкновенным занятиям.
— Я стал воздерживаться, надоело, — ответил Макаров. — Да и Лютов после смерти отца меньше пьет. Из университета ушел,
занялся своим делом, пухом и пером, разъезжает по России.
Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку,
занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу.
Неточные совпадения
С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только того, чтоб он оставил
свою жену в покое, не утруждая ее
своим присутствием, и что сама жена его желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что не мог ничего сам решить, не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием
занимались его
делами, на всё отвечал согласием.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через
день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где
занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в
своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании
своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому
делу, которым он
занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Одеваясь, она
занялась больше, чем все эти
дни,
своим туалетом, как будто он мог, разлюбив ее, опять полюбить за то, что на ней будет то платье и та прическа, которые больше шли к ней.
Но притом было другое, радостное для Сергея Ивановича явление: это было проявление общественного мнения. Общество определенно выразило
свое желание. Народная душа получила выражение, как говорил Сергей Иванович. И чем более он
занимался этим
делом, тем очевиднее ему казалось, что это было
дело, долженствующее получить громадные размеры, составить эпоху.