Неточные совпадения
Я забыл сказать, что «Вертер» меня занимал почти столько же, как «Свадьба Фигаро»; половины романа я не понимал
и пропускал, торопясь скорее
до страшной развязки, тут я плакал как сумасшедший. В 1839 году «Вертер» попался мне случайно под руки, это было во Владимире; я рассказал моей жене, как я мальчиком плакал,
и стал ей читать последние письма…
и когда
дошел до того же места, слезы полились из глаз,
и я должен был остановиться.
— Нынче на это не обращают внимания, — говорил мне мой отец, — а вот брат Александр — он шесть месяцев сряду всякий вечер читал с Офреном Le récit de Théramene [рассказ Терамена (фр.).]
и все не мог
дойти до того совершенства, которого хотел Офрен.
Как только страшная весть
дошла до молодой девушки в Париж, она отправилась в Петербург
и попросила дозволения ехать в Иркутскую губернию к своему жениху Ивашеву.
Из этого не следует, чтобы худенькие плечи Карла Ивановича когда-нибудь прикрывались погоном или эполетами, — но природа так устроила немца, что если он не
доходит до неряшества
и sans-gene [бесцеремонности (фр.).] филологией или теологией, то, какой бы он ни был статский, все-таки он военный.
Так-то, Огарев, рука в руку входили мы с тобою в жизнь! Шли мы безбоязненно
и гордо, не скупясь, отвечали всякому призыву, искренно отдавались всякому увлечению. Путь, нами избранный, был не легок, мы его не покидали ни разу; раненные, сломанные, мы шли,
и нас никто не обгонял. Я
дошел… не
до цели, а
до того места, где дорога идет под гору,
и невольно ищу твоей руки, чтоб вместе выйти, чтоб пожать ее
и сказать, грустно улыбаясь: «Вот
и все!»
— Ведь вот умный человек, — говорил мой отец, —
и в конспирации был, книгу писал des finances, [о финансах (фр.).] а как
до дела
дошло, видно, что пустой человек… Неккеры! А я вот попрошу Григория Ивановича съездить, он не конспиратор, но честный человек
и дело знает.
Когда он
дошел до залы
и уселся, тогда надобно было встать. Попечитель Писарев счел нужным в кратких, но сильных словах отдать приказ, по-русски, о заслугах его превосходительства
и знаменитого путешественника; после чего Сергей Глинка, «офицер», голосом тысяча восьмисот двенадцатого года, густосиплым, прочел свое стихотворение, начинавшееся так...
Между тем Вадим бродил без определенной цели по улицам
и так
дошел до Петровского бульвара.
Лесовский призвал Огарева, Кетчера, Сатина, Вадима,
И. Оболенского
и прочих
и обвинил их за сношения с государственными преступниками. На замечание Огарева, что он ни к кому не писал, а что если кто к нему писал, то за это он отвечать не может, к тому же
до него никакого письма
и не
доходило, Лесовский отвечал...
Иногда допрашиваемых секли или били; тогда их вопль, крик, просьбы, визг, женский стон, вместе с резким голосом полицмейстера
и однообразным чтением письмоводителя, —
доходили до меня.
По мере того как он пьянел, он иначе произносил слово цветок: «тветок», «кветок», «хветок»,
дойдя до «хветок», он засыпал. Каково здоровье человека, с лишком шестидесяти лет, два раза раненного
и который выносил такие завтраки?
— Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми-девятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают — не знаю. Сначала было их велели гнать в Пермь, да вышла перемена, гоним в Казань. Я их принял верст за сто; офицер, что сдавал, говорил: «Беда, да
и только, треть осталась на дороге» (
и офицер показал пальцем в землю). Половина не
дойдет до назначения, — прибавил он.
Дело
дошло до Петербурга. Петровскую арестовали (почему не Тюфяева?), началось секретное следствие. Ответы диктовал Тюфяев, он превзошел себя в этом деле. Чтоб разом остановить его
и отклонить от себя опасность вторичного непроизвольного путешествия в Сибирь, Тюфяев научил Петровскую сказать, что брат ее с тех пор с нею в ссоре, как она, увлеченная молодостью
и неопытностью, лишилась невинности при проезде императора Александра в Пермь, за что
и получила через генерала Соломку пять тысяч рублей.
Восточная Сибирь управляется еще больше спустя рукава. Это уж так далеко, что
и вести едва
доходят до Петербурга. В Иркутске генерал-губернатор Броневский любил палить в городе из пушек, когда «гулял». А другой служил пьяный у себя в доме обедню в полном облачении
и в присутствии архиерея. По крайней мере, шум одного
и набожность другого не были так вредны, как осадное положение Пестеля
и неусыпная деятельность Капцевича.
Крестьяне снова подали в сенат, но пока их дело
дошло до разбора, межевой департамент прислал им планы на новую землю, как водится, переплетенные, раскрашенные, с изображением звезды ветров, с приличными объяснениями ромба RRZ
и ромба ZZR, а главное, с требованием такой-то подесятинной платы. Крестьяне, увидев, что им не только не отдают землю, но хотят с них слупить деньги за болото, начисто отказались платить.
Довольно сказать, что дело
дошло до пушечной картечи
и ружейных выстрелов. Мужики оставили домы, рассыпались по лесам; казаки их выгоняли из чащи, как диких зверей; тут их хватали, ковали в цепи
и отправляли в военно-судную комиссию в Козьмодемьянск.
Вместе с министерством Голицына пали масонство, библейские общества, лютеранский пиетизм, которые в лице Магницкого в Казани
и Рунича в Петербурге
дошли до безграничной уродливости,
до диких преследований,
до судорожных плясок,
до состояния кликуш
и бог знает каких чудес.
Выражение счастия в ее глазах
доходило до страдания. Должно быть, чувство радости, доведенное
до высшей степени, смешивается с выражением боли, потому что
и она мне сказала: «Какой у тебя измученный вид».
— Разве получаса не достаточно, чтобы
дойти от Астраковых
до Поварской? Мы бы тут болтали с тобой целый час, ну, оно как ни приятно, а я из-за этого не решился прежде, чем было нужно, оставить умирающую женщину. Левашова, — прибавил он, — посылает вам свое приветствие, она благословила меня на успех своей умирающей рукой
и дала мне на случай нужды теплую шаль.
Я прервал с ним тогда все сношения. Бакунин хотя
и спорил горячо, но стал призадумываться, его революционный такт толкал его в другую сторону. Белинский упрекал его в слабости, в уступках
и доходил до таких преувеличенных крайностей, что пугал своих собственных приятелей
и почитателей. Хор был за Белинского
и смотрел на нас свысока, гордо пожимая плечами
и находя нас людьми отсталыми.
Все эти вещи казались
до того легки нашим друзьям, они так улыбались «французским» возражениям, что я был на некоторое время подавлен ими
и работал,
и работал, чтоб
дойти до отчетливого понимания их философского jargon. [жаргона (фр.).]
Вместо того, чтоб ненавидеть смерть, она, лишившись своих малюток, возненавидела жизнь. Это-то
и надобно для христианства, для этой полной апотеозы смерти — пренебрежение земли, пренебрежение тела не имеет другого смысла. Итак, гонение на все жизненное, реалистическое, на наслаждение, на здоровье, на веселость на привольное чувство существования.
И Лариса Дмитриевна
дошла до того, что не любила ни Гете, ни Пушкина.
— Вы никогда не
дойдете, — говорила она, — ни
до личного бога, ни
до бессмертия души никакой философией, а храбрости быть атеистом
и отвергнуть жизнь за гробом у вас у всех нет. Вы слишком люди, чтобы не ужаснуться этих последствий, внутреннее отвращение отталкивает их, — вот вы
и выдумываете ваши логические чудеса, чтоб отвести глаза, чтоб
дойти до того, что просто
и детски дано религией.
Все люди дельные
и живые перешли на сторону Белинского, только упорные формалисты
и педанты отдалились; одни из них
дошли до того немецкого самоубийства наукой, схоластической
и мертвой, что потеряли всякий жизненный интерес
и сами потерялись без вести.
«Москвитянин» в некоторых статьях дал торжественное доказательство,
до чего может
дойти при таланте содомизм философии
и религии.
Противуречие это между воспитанием
и нравами нигде не
доходило до таких размеров, как в дворянской Руси.
Этим путем немцы
доходили до пантеистического квиетизма
и опочили на нем; но такой даровитый русский, как Станкевич, не остался бы надолго «мирным».
Шли мы всякими дворами
и двориками
и дошли наконец
до канцелярии.
У них мозг действует медленно, не сразу схватывает
и долго работает, чтоб
дойти до какого-нибудь заключения.
Девушка, перепуганная будущностью, стала писать просьбу за просьбой; дело
дошло до государя, он велел переследовать его
и прислал из Петербурга чиновника. Вероятно, средства Ярыжкиной не шли
до подкупа столичных, министерских
и жандармских следопроизводителей,
и дело приняло иной оборот. Помещица отправилась в Сибирь на поселение, ее муж был взят под опеку, все члены уголовной палаты отданы под суд: чем их дело кончилось, не знаю.
Довольно было легкого намека, чтоб от последствия к последствию она
доходила до того безбоязненного понимания истины, которое тяжело ложится
и на мужскую грудь.
Сколько я ни настаивал, чтоб он занялся арифметикой
и чистописанием, не мог
дойти до этого; вместо русской грамматики он брался то за французскую азбуку, то за немецкие диалоги, разумеется, это было потерянное время
и только обескураживало его.
Я его сильно бранил за это, он огорчался, иногда плакал, говорил, что он несчастный человек, что ему учиться поздно,
и доходил иногда
до такого отчаяния, что желал умереть, бросал все занятия
и недели, месяцы проводил в скуке
и праздности.
Наконец,
дошел черед
и до «Письма». Со второй, третьей страницы меня остановил печально-серьезный тон: от каждого слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди, долго думавшие, много думавшие
и много испытавшие; жизнью, а не теорией
доходят до такого взгляда… читаю далее, — «Письмо» растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце.
Если же разум оставить на самого себя, то бродя в пустоте
и строя категорию за категорией, он может обличить свои законы, но никогда не
дойдет ни
до понятия о духе, ни
до понятия о бессмертии
и проч.
— Знаете ли что, — сказал он вдруг, как бы удивляясь сам новой мысли, — не только одним разумом нельзя
дойти до разумного духа, развивающегося в природе, но не
дойдешь до того, чтобы понять природу иначе, как простое, беспрерывное брожение, не имеющее цели,
и которое может
и продолжаться,
и остановиться. А если это так, то вы не докажете
и того, что история не оборвется завтра, не погибнет с родом человеческим, с планетой.
В его взгляде (
и это я оценил гораздо после) была доля тех горьких, подавляющих истин об общественном состоянии Запада,
до которых мы
дошли после бурь 1848 года.
Семя было брошено; на посев
и защиту всходов пошла их сила. Надобно было людей нового поколения, несвихнутых, ненадломленных, которыми мысль их была бы принята не страданием, не болезнью, как
до нее
дошли учители, а передачей, наследием. Молодые люди откликнулись на их призыв, люди Станкевичева круга примыкали к ним,
и в их числе такие сильные личности, как К. Аксаков
и Юрий Самарин.
«Аксаков остался
до конца жизни вечным восторженным
и беспредельно благородным юношей; он увлекался, был увлекаем, но всегда был чист сердцем. В 1844 году, когда наши споры
дошли до того, что ни славяне, ни мы не хотели больше встречаться, я как-то шел по улице; К. Аксаков ехал в санях. Я дружески поклонился ему. Он было проехал, но вдруг остановил кучера, вышел из саней
и подошел ко мне.
Разум, мысль на конце — это заключение; все начинается тупостью новорожденного; возможность
и стремление лежат в нем, но, прежде чем он
дойдет до развития
и сознания, он подвергается ряду внешних
и внутренних влияний, отклонений, остановок.
Два врага, обезображенные голодом, умерли, их съели какие-нибудь ракообразные животные… корабль догнивает — смоленый канат качается себе по мутным волнам в темноте, холод страшный, звери вымирают, история уже умерла,
и место расчищено для новой жизни: наша эпоха зачислится в четвертую формацию, то есть если новый мир
дойдет до того, что сумеет считать
до четырех.
Наше историческое призвание, наше деяние в том
и состоит, что мы нашим разочарованием, нашим страданием
доходим до смирения
и покорности перед истиной
и избавляем от этих скорбей следующие поколения.
Разберите моральные правила, которые в ходу с полвека, чего тут нет? Римские понятия о государстве с готическим разделением властей, протестантизм
и политическая экономия, Salus populi
и chacun pour soi. [народное благо (лат.);…каждый за себя (фр.).] Брут
и Фома Кемпийский, Евангелие
и Бентам, приходо-расходное счетоводство
и Ж.-Ж. Руссо. С таким сумбуром в голове
и с магнитом, вечно притягиваемым к золоту, в груди нетрудно было
дойти до тех нелепостей,
до которых
дошли передовые страны Европы.
… Я подошел к Гарибальди с бокалом, когда он говорил о России,
и сказал, что его тост
дойдет до друзей наших в казематах
и рудниках, что я благодарю его за них.