Неточные совпадения
Моя мать действительно имела много неприятностей. Женщина чрезвычайно добрая, но
без твердой воли, она была совершенно подавлена моим отцом и, как всегда бывает с слабыми натурами,
делала отчаянную оппозицию в мелочах и безделицах. По несчастью, именно в этих мелочах отец мой был почти всегда прав, и дело оканчивалось его торжеством.
Ученье шло плохо,
без соревнования,
без поощрений и одобрений;
без системы и
без надзору, я занимался спустя рукава и думал памятью и живым соображением заменить труд. Разумеется, что и за учителями не было никакого присмотра; однажды условившись в цене, — лишь бы они приходили в свое время и сидели свой час, — они могли продолжать годы, не отдавая никакого отчета в том, что
делали.
Вид из него обнимал верст пятнадцать кругом; озера нив, колеблясь, стлались
без конца; разные усадьбы и села с белеющими церквами видны были там-сям; леса разных цветов
делали полукруглую раму, и черезо все — голубая тесьма Москвы-реки.
Гумбольдт все слушал
без шляпы и на все отвечал — я уверен, что все дикие, у которых он был, краснокожие и медного цвета,
сделали ему меньше неприятностей, чем московский прием.
Когда приговоренных молодых людей отправляли по этапам, пешком,
без достаточно теплой одежды, в Оренбург, Огарев в нашем кругу и И. Киреевский в своем
сделали подписки. Все приговоренные были
без денег. Киреевский привез собранные деньги коменданту Стаалю, добрейшему старику, о котором нам придется еще говорить. Стааль обещался деньги отдать и спросил Киреевского...
Им надобна, как воздух, сцена и зрители; на сцене они действительно герои и вынесут невыносимое. Им необходим шум, гром, треск, им надобно произносить речи, слышать возражения врагов, им необходимо раздражение борьбы, лихорадка опасности —
без этих конфортативов [подкрепляющих средств (от фр. confortatif).] они тоскуют, вянут, опускаются, тяжелеют, рвутся вон,
делают ошибки. Таков Ледрю-Роллен, который, кстати, и лицом напоминает Орлова, особенно с тех пор как отрастил усы.
Он
сделал себе общественное положение своими нападками и заставил бесхарактерное общество терпеть розги, которыми он хлестал его
без отдыха.
Канцелярия была
без всякого сравнения хуже тюрьмы. Не матерьяльная работа была велика, а удушающий, как в собачьем гроте, воздух этой затхлой среды и страшная, глупая потеря времени, вот что
делало канцелярию невыносимой. Аленицын меня не теснил, он был даже вежливее, чем я ожидал, он учился в казанской гимназии и в силу этого имел уважение к кандидату Московского университета.
В канцелярии было человек двадцать писцов. Большей частию люди
без малейшего образования и
без всякого нравственного понятия — дети писцов и секретарей, с колыбели привыкнувшие считать службу средством приобретения, а крестьян — почвой, приносящей доход, они продавали справки, брали двугривенные и четвертаки, обманывали за стакан вина, унижались,
делали всякие подлости. Мой камердинер перестал ходить в «бильярдную», говоря, что чиновники плутуют хуже всякого, а проучить их нельзя, потому что они офицеры.
— Хорошо, — говорит Фигнер, — вы этакой безделицы не хотите
сделать по доброй воле, я и
без вашего позволения возьму лошадь.
А. И. Герцена)] Наши доктринеры тоже желали
делать добро если не своим, то подданным Николая Павловича, но счет был составлен
без хозяина.
Чинность и тишина росли по мере приближения к кабинету. Старые горничные, в белых чепцах с широкой оборкой, ходили взад и вперед с какими-то чайничками так тихо, что их шагов не было слышно; иногда появлялся в дверях какой-нибудь седой слуга в длинном сертуке из толстого синего сукна, но и его шагов также не было слышно, даже свой доклад старшей горничной он
делал, шевеля губами
без всякого звука.
Но и русский язык был доведен до того же; для него и для всего прочего был приглашен сын какой-то вдовы-попадьи, облагодетельствованной княгиней, разумеется,
без особых трат: через ее ходатайство у митрополита двое сыновей попадьи были сделаны соборными священниками. Учитель был их старший брат, диакон бедного прихода, обремененный большой семьей; он гибнул от нищеты, был доволен всякой платой и не смел
делать условий с благодетельницей братьев.
По вечерам ходил и я в сад по тому табунному чувству, по которому люди
без всякого желания
делают то же, что другие.
Новость эта, совершенно неожиданная, поразила ее, она встала, чтобы выйти в другую комнату, и,
сделав два шага, упала
без чувств на пол.
— Будьте уверены, что все мирные средства ни к чему не поведут, капризы, ожесточение — все это зашло слишком далеко. Я вашему преосвященству все рассказал, так, как вы желали, теперь я прибавлю, если вы мне откажете в помощи, я буду принужден тайком, воровски, за деньги
сделать то, что
делаю теперь
без шума, но прямо и открыто. Могу уверить вас в одном: ни тюрьма, ни новая ссылка меня не остановят.
Без возражений,
без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвленным, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части,
делал его смешным,
делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль.
И что это у них за страсть — поднять сумбур, скакать во весь опор, хлопотать, все
делать опрометью, точно пожар, трон рушится, царская фамилия гибнет, — и все это
без всякой нужды! Поэзия жандармов, драматические упражнения сыщиков, роскошная постановка для доказательства верноподданнического усердия… опричники, стременные, гончие!
Поль-Луи Курье уже заметил в свое время, что палачи и прокуроры становятся самыми вежливыми людьми. «Любезнейший палач, — пишет прокурор, — вы меня дружески одолжите, приняв на себя труд, если вас это не обеспокоит, отрубить завтра утром голову такому-то». И палач торопится отвечать, что «он считает себя счастливым, что такой безделицей может
сделать приятное г. прокурору, и остается всегда готовый к его услугам — палач». А тот — третий, остается преданным
без головы.
У нас все в голове времена вечеров барона Гольбаха и первого представления «Фигаро», когда вся аристократия Парижа стояла дни целые,
делая хвост, и модные дамы
без обеда ели сухие бриошки, чтоб добиться места и увидать революционную пьесу, которую через месяц будут давать в Версале (граф Прованский, то есть будущий Людовик XVIII, в роли Фигаро, Мария-Антуанетта — в роли Сусанны!).
Из революции они хотели
сделать свою республику, но она ускользнула из-под их пальца так, как античная цивилизация ускользнула от варваров, то есть
без места в настоящем, но с надеждой на instaurationem magnam. [великое восстановление (лат.).]
Таким образом, я очутился в Париже с большой суммой денег, середь самого смутного времени,
без опытности и знания, что с ними
делать. И между тем все уладилось довольно хорошо. Вообще, чем меньше страстности в финансовых делах, беспокойствия и тревоги, тем они легче удаются. Состояния рушатся так же часто у жадных стяжателей и финансовых трусов, как у мотов.
— Да помилуйте, где же тут может быть сомнение… Отправляйтесь в Ниццу, отправляйтесь в Геную, оставайтесь здесь — только
без малейшей rancune, [злопамятство (фр.).] мы очень рады… это все наделал интендант… видите, мы еще ученики, не привыкли к законности, к конституционному порядку. Если бы вы
сделали что-нибудь противное законам, на то есть суд, вам нечего тогда было бы пенять на несправедливость, не правда ли?
Без сомнения, не место было Прудона в Народном собрании так, как оно было составлено, и личность его терялась в этом мещанском вертепе. Прудон в своей «Исповеди революционера» говорит, что он не умел найтиться в Собрании. Да что же мог там
делать человек, который Маррастовой конституции, этому кислому плоду семимесячной работы семисот голов, сказал: «Я подаю голос против вашей конституции не только потому, что она дурна, но и потому, что она — конституция».
— Вы знаете лучше меня, что вам
делать; я хотел вам только показать
без тумана безобразные линии этой интриги.
В наш век все это делается просто людьми, а не аллегориями; они собираются в светлых залах, а не во «тьме ночной»,
без растрепанных фурий, а с пудреными лакеями; декорации и ужасы классических поэм и детских пантомим заменены простой мирной игрой — в крапленые карты, колдовство — обыденными коммерческими проделками, в которых честный лавочник клянется, продавая какую-то смородинную ваксу с водкой, что это «порт», и притом «олд-порт***», [старый портвейн, «Три звездочки» (англ.).] зная, что ему никто не верит, но и процесса не
сделает, а если
сделает, то сам же и будет в дураках.
Гладстон заговаривал целые парламенты, университеты, корпорации, депутации, мудрено ли было заговорить Гарибальди, к тому же он речь вел на итальянском языке, и хорошо
сделал, потому что вчетвером говорил
без свидетелей.