Неточные совпадения
— Прежде, нежели посадят нас на кол, — отвечал я, —
боюсь, чтоб не посадили на цепь. Знаете ли вы, что сегодня ночью
полиция взяла Огарева?
Таков беспорядок, зверство, своеволие и разврат русского суда и русской
полиции, что простой человек, попавшийся под суд,
боится не наказания по суду, а судопроизводства. Он ждет с нетерпением, когда его пошлют в Сибирь — его мученичество оканчивается с началом наказания. Теперь вспомним, что три четверти людей, хватаемых
полициею по подозрению, судом освобождаются и что они прошли через те же истязания, как и виновные.
Пятнадцать лет тому назад, будучи в ссылке, в одну из изящнейших, самых поэтических эпох моей жизни, зимой или весной 1838 года, написал я легко, живо, шутя воспоминания из моей первой юности. Два отрывка, искаженные цензурою, были напечатаны. Остальное погибло; я сам долею сжег рукопись перед второй ссылкой,
боясь, что она попадет в руки
полиции и компрометирует моих друзей.
Моя мать,
боясь, что ребенка, навлекшего на себя столько опасливого подозрения со стороны цюрихской
полиции, вышлют, — внесла его.
Она чувствовала, как"барышня"проснулась в ней в эту минуту. Боится она разыскивать, где сидит ее родственник,
боится полиции совершенно так, как ее старушки, чуть дело запахнет хоть городовым. А вот такая купчиха не боится… Она любит… она может и спасти его, пожалуй, и в Сибирь бы пошла за ним… Но стоит ли он этого? Поручиться нельзя.
Неточные совпадения
Никого и ничего не
боялся Рудников. Даже сам Кулаков, со своими миллионами, которого вся
полиция боялась, потому что «с Иваном Петровичем генерал-губернатор за ручку здоровался», для Рудникова был ничто. Он прямо являлся к нему на праздник и, получив от него сотенную, гремел:
В квартире номер сорок пять во дворе жил хранитель дома с незапамятных времен. Это был квартальный Карасев, из бывших городовых, любимец генерал-губернатора князя В. А. Долгорукова, при котором он состоял неотлучным не то вестовым, не то исполнителем разных личных поручений.
Полиция боялась Карасева больше, чем самого князя, и потому в дом Олсуфьева, что бы там ни делалось, не совала своего носа.
Она пришла к нему на четвертый день его болезни, застав его совершенно одинокого с растерявшейся и плачущей Афимьей, которая рассказала Лизе, что у них нет ни гроша денег, что она
боится, как бы Василий Иванович не умер и чтобы ее не потащили в
полицию.
— Ванька-Встанька только что пришел сюда… Отдал Маньке конфеты, а потом стал нам загадывать армянские загадки… «Синего цвета, висит в гостиной и свистит…» Мы никак не могли угадать, а он говорит: «Селедка»… Вдруг засмеялся, закашлялся и начал валиться на бок, а потом хлоп на землю и не движется… Послали за
полицией… Господи, вот страсть-то какая!.. Ужасно я
боюсь упокойников!..
«Да правда ли, говорит, сударь… — называет там его по имени, — что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да, говорит, друг любезный, потяну ли я тебя в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что
боюсь прижимки от
полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я, говорит, велю к тебе в дом принести покойника, а ты, говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.