Словом, тут надо всеми было какое-то одержание: точно какой-то дух бурен слетел и все возмутил и все перепутал, так что никто в своем поведении не узнавал своих планов и намерений. Все до того перебуровилось, что предводитель, для которого был подан особый дормез, бросил туда одну шинель, а сам опять сел на передней лавочке, и когда граф говорил: «Это нельзя; это
невозможная женщина!», то предводитель с губернатором наперерыв отвечали:
— Оставьте ее, доктор, — говорил Петрушка. — Это уж такая
невозможная женщина… А впрочем, я ее очень люблю. Матрена Ивановна, поцелуемтесь…
Неточные совпадения
— Весь город об этом говорит, — сказала она. — Это
невозможное положение. Она тает и тает. Он не понимает, что она одна из тех
женщин, которые не могут шутить своими чувствами. Одно из двух: или увези он ее, энергически поступи, или дай развод. А это душит ее.
Многим
женщинам не нужно ничего этого: раз вышедши замуж, они покорно принимают и хорошие и дурные качества мужа, безусловно мирятся с приготовленным им положением и сферой или так же покорно уступают первому случайному увлечению, сразу признавая
невозможным или не находя нужным противиться ему: «Судьба, дескать, страсти,
женщина — создание слабое» и т. д.
Одному барчонку пришел вдруг в голову совершенно эксцентрический вопрос на
невозможную тему: «Можно ли, дескать, хотя кому бы то ни было, счесть такого зверя за
женщину, вот хоть бы теперь, и проч.».
Около устья реки Давасигчи было удэгейское стойбище, состоящее из четырех юрт. Мужчины все были на охоте, дома остались только
женщины и дети. Я рассчитывал сменить тут проводников и нанять других, но из-за отсутствия мужчин это оказалось
невозможным. К моей радости, лаохозенские удэгейцы согласились идти с нами дальше.
Но пока это ходило в предположениях, к которым к тому же никто, кроме Рогнеды Романовны, не изъявлял горячего сочувствия, маркиза столкнулась у Богатыревой с Ольгою Сергеевной Бахаревой, наслушалась от той, как несчастная
женщина бегала просить о защите, додумала три короба собственных слов сильного значения, и над Розановым грянул суд, ошельмовавший его заочно до степеней самых
невозможных. Даже самый его либерализм ставился ему в вину. Маркиза сопела, говоря: