Свадьба

Джулия Гарвуд, 1996

Закон шотландских горцев прост: лучший способ отомстить заклятому врагу – это похитить его невесту и жениться на ней самому. Жаль, что юная английская аристократка леди Бренна не знала об этом до того, как ее, похищенную на пути к нареченному, прямо на лесной поляне обвенчали с похитителем… Пусть Бренна никогда не видела человека, которому предназначалась в жены. И пусть ее новоиспеченный супруг Коннор Макаллистер – лихой красавец, способный заставить затрепетать любое женское сердце. Но как объяснить этому мужественному дикарю-горцу, что супружеское счастье – это нечто большее, чем рождение сыновей, которым предстоит продолжить гордый род Макаллистеров?..

Глава 4

Просто с этой женщиной ничего не получалось. В конце концов они, конечно, поженились, но церемония, казалось, длилась целую вечность. И виновата в этом, естественно, была невеста. Она пребывала в полном смятении, пока священник нараспев перечислял все достоинства, которыми обладает святое таинство брака. Во все продолжение этой душеспасительной речи Бренна не могла стоять спокойно. Коннор призывал себя к выдержке, пытаясь не злиться и не раздражаться, хотя голова у него пошла кругом. Как, впрочем, и у остальных. Два воина, почти готовые потерять равновесие, вынуждены были закрыть глаза, чтобы не упасть. Через некоторое время и Синклер тоже впал в предобморочное состояние: он и не подозревал, какую совершает ошибку, стараясь угодить невесте.

А начиналось все действительно просто. Когда священник попросил пару встать рядом и повернуться к нему лицом, Бренна поспешила подчиниться. Казалось, она во всем была готова к послушанию, и Коннор решил, что она с таким же нетерпением, как и он, ждет конца этой церемонии.

Ему следовало бы быть проницательнее.

— Лэрд, а что, если твои люди встанут у тебя за спиной полукругом? Тогда все они смогут быть свидетелями этого радостного события, — предложила она Коннору.

— Ну вот, они встали, — сказал он, когда воины выполнили ее просьбу. — Леди Бренна, вы готовы наконец начать?

Она повернулась к священнику, и ответ ее был обращен к нему:

— Да, отец мой.

Священник улыбнулся.

— Ты вся сияешь, дочь моя, — прошептал он.

Он не мог не похвалить ее, чтобы подбодрить, но тут же заметил недовольство на лицах мужчин и вспомнил, что горцы не любят, когда их женщинам уделяют внимание другие мужчины. Отец Синклер слишком поздно понял, что это относится и к мужчинам в сутанах.

Священник поспешил исправить свою оплошность:

— Ваша невеста, лэрд, поняла наконец, как ей повезло, и теперь просто сияет от счастья. Я только хотел это отметить.

Коннор не понимал, почему священник так разволновался. Он кивнул, успокаивая отца Синклера и побуждая его приступить к исполнению своих обязанностей и благословить их союз.

Синклер откашлялся, осенил их крестом и заговорил об обязанностях мужа и жены.

Бренна казалась спокойной и сначала стояла неподвижно, опустив руки по бокам. Коннор быстро утомился слушать священника, она же ловила каждое его слово. Когда Бренна начала переминаться с ноги на ногу, Коннор подумал, что ей стало скучно, как и ему. Поэтому он и не придал особого значения тому, что она потихоньку начала ломать себе руки, а ведь это должно было насторожить его, так как не предвещало ничего хорошего.

— Леди Бренна, пожалуйста, повернитесь к лэрду, когда станете произносить клятву.

Она подчинилась без колебаний, но Коннор заметил выражение паники в ее глазах, обращенных к нему. В ее лице не было ни кровинки, и ему оставалось только молить Бога, чтобы она не упала в обморок, пока священник не закончит обряд.

Он ждал, когда Бренна начнет говорить, но молчание ее все длилось и длилось, и тогда он решил начать сам. Он быстро произнес слова краткого обета, пообещав защищать и уважать жену.

Мужчины одобрительно хмыкнули.

Чтобы произнести свои несколько слов, ему понадобилась всего пара минут. Но на Бренну у них ушел весь остаток вечера.

— Теперь твоя очередь, — сказал священник все еще молчавшей Бренне. — Ты должна произнести клятву, иначе я вынужден буду думать, что ты собираешься изменить свое намерение. Это возможно?

Она яростно затрясла головой:

— Нет, я собираюсь выйти за него замуж, святой отец. Я просто подыскиваю нужные слова. Очень важно, чтобы я все сказала правильно.

Это были последние членораздельные слова из всего, что она говорила после. А говорила она еще много и долго. Очень долго. Она принялась расхаживать взад и вперед, с волнением обдумывая каждое свое слово. Несколько раз она обошла вокруг священника, но потом круги, которые она описывала, постепенно стали расширяться, пока внутри не оказались все стоявшие на поляне. Никому даже не пришлось ломать себе голову, чтобы догадаться, о чем она думает, потому что все свои мысли она произносила вслух. Коннор видел, что она сама едва ли замечает, что делает. В какой-то момент он даже ощутил легкое головокружение и тогда перестал следить за ней взглядом. А она все ходила и ходила вокруг них, пока совершенно не закружила отца Синклера, который поворачивался вслед за ней, поскольку она желала, чтобы он был как можно внимательнее к ее словам. Она обещала уважать и почитать Коннора так же, как и он обещал ей, но в отличие от него Бренна старалась растолковать во всех подробностях клятвы, которые дает.

Было ясно, что она не остановится, пока не закончит, и Коннор даже не пытался вмешаться. Он расслабился, сложил руки на груди и закрыл глаза. Сначала священник думал, что лэрд скучает. Но всякий раз, бросая на него взгляд, отец Синклер видел улыбку у него на лице. Судя по всему, Коннор развлекался, слушая бормотание невесты.

Наконец Бренна остановилась. Коннор открыл глаза и, честное слово, чуть не расхохотался. Его кроткая невеста стояла рядом со священником очень довольная собой.

Синклер ухватился за ее руку, чтобы не упасть. Но даже когда головокружение у него прошло, он не отнял руки, желая удержать Бренну на месте, если ей вдруг взбредет в голову продолжить свою вечернюю прогулку по поляне.

— Так вы закончили, дочь моя? — спросил он.

— Да, святой отец.

Синклер смущенно посмотрел на лэрда:

— Ну как, будем считать, что она произнесла клятву?

— Вы, святой отец, хотите, чтобы я повторила? — спросила Бренна.

Все, кроме Коннора, так громко завопили «нет!», что девушка испугалась. Округлив глаза, она в смятении попятилась.

Но только священник испытал потребность извиниться.

— О, простите, дорогая леди, что я так возвысил голос! Сам не знаю, что на меня нашло. Я уверен, ваш лэрд ответит на мой вопрос.

Коннор, не давая ей времени опомниться, остановил на ней твердый взгляд и сам подвел итоги.

— Она будет уважать меня, защищать, подчиняться, но только в том случае, если решит, что я действую разумно. Очень сомневаюсь, что такой день когда-нибудь наступит, — хмыкнул Коннор, — ну да ладно. А еще она обещает постараться полюбить меня до того, как поседеет, а я должен зарубить себе на носу, что она согласна меня уважать, если я буду вести себя достойно. И да поможет мне Господь! Я ничего не пропустил, Бренна?

— Нет, Коннор, ты изложил мои мысли лучше меня самой.

Отец Синклер вытер со лба пот, настолько трудной оказалась задача поженить эту пару. Ему еще предстояло решить нелегкий вопрос: как ему благословить их, если невеста стоит у него за спиной, а жених — перед ним? Наконец он нашел выход, описав руками в воздухе широкую дугу и надеясь, что благодать распространится на обоих.

— Ну все, вы теперь муж и жена, — объявил он.

Он подождал, пока смолкнут радостные вопли присутствующих, прежде чем предложил лэрду поцеловать невесту. Теперь он с интересом поглядывал, кто из них к кому подойдет. Вообще-то новобрачная обязана была встать рядом с мужем, но она выглядела настолько ошеломленной, что отец Синклер усомнился, вспомнит ли она об этом.

И тут Бренна удивила его. Она, казалось, в одно мгновение пришла в себя и тут же поспешила к Коннору Макалистеру.

Священник почувствовал такое облегчение, оттого что наконец это испытание закончилось и лэрд не рассердился и тем не оскорбил нежные чувства девушки, что от радости добавил еще одно благословение и перекрестил их.

Коннор наклонился, готовый, как и положено, поцеловать молодую жену, и крепко обхватил ее талию на случай, если она вдруг захочет уклониться.

Но она не сопротивлялась, напротив, она обвила руками шею Коннора и потянулась к нему. Лицо ее светилось такой радостью, что при взгляде на нее ему пришло в голову, что так, должно быть, улыбаются ангелы. Значит, Бренна счастлива?

Коннор посмотрел ей в глаза, пытаясь понять причину столь резкой перемены.

Жена готова была напомнить мужу, что он должен сделать, но его губы уже коснулись ее губ. Она почувствовала тепло мимолетного прикосновения, но он тут же поднял голову и объявил своим людям, что они могут начинать ужин.

Поцелуй неожиданно понравился Бренне, ей захотелось еще, и, поскольку Коннор не отпускал ее, она надеялась, что и он испытывает то же желание.

Но она ошиблась. Он продолжал держать жену совсем по другой причине.

— Ну, остальное совсем просто. Так ведь, Бренна?

Она не была уверена, что поняла, о чем он спросил ее, но согласилась, желая его обрадовать.

— Да, конечно. Я буду хорошей женой, Коннор.

Взглянув на него, Бренна подумала, что он ей не верит, но ничуть не обиделась. Со временем Коннор поймет, как ему повезло с женой.

— И больше не будет никаких сложностей. Так?

— Конечно, никаких, — согласилась Бренна. — А ты постараешься стать хорошим мужем?

В ответ он пожал плечами. Бренна восприняла его жест как обещание и почла за лучшее немедленно поблагодарить его за это.

— Что теперь? — спросила она.

— Ты хочешь есть?

— Да.

— Тогда пойдем.

Наконец он отпустил ее. Она выразила свою признательность отцу Синклеру и пригласила его отужинать с ними, но священник отказался, сославшись на то, что, пока луна еще достаточно яркая, он должен успеть добраться до дома.

Бренна, как ни пыталась, не могла побороть чувства, что ее покидает хороший друг. Прощаясь, она старалась сохранять на своем лице улыбку, осыпала его благодарными словами и смотрела вслед, пока он не исчез в ночи.

Коннор не отходил от нее ни на шаг. Она повернулась к нему и только тогда обнаружила, что сама держит его за руку. Она тотчас отпустила его и пошла рядом с ним через поляну.

Их никто не ждал.

И это называется свадебный ужин! Горцы даже не догадались сесть, они стояли вокруг шершавого валуна и, смеясь и болтая, поглощали еду. Кто-то постелил грубую ткань на камень — вот и все! Довольно мрачно для праздничной трапезы. Едва она подошла к ним, все умолкли. Повисло тягостное молчание. Никто из мужчин не смотрел на нее, отчего Бренне стало совсем неловко.

Она чувствовала себя как прокаженная. Как бы ей хотелось оказаться дома! Она представила семью, своих родных, собравшихся за длинным столом, и все улыбаются и шутят… На столе наверняка было бы голубиное мясо, рыба, а еще, может быть, и остатки тушеной баранины, ну и, уж конечно, пироги с ягодами.

Бренна поняла, что, если она продолжит вспоминать о тех, кого любит, она утонет в море жалости к себе. А ей надо думать о настоящем. Она очень хочет есть. И если сейчас упустит случай, то наверняка останется голодной до завтра.

К сожалению, выбор оказался невелик: засохший, жесткий сыр, черный хлеб и овсяные лепешки. Горцы даже не оставили ей места, и она едва втиснулась между Коннором и Куинленом. Муж не побеспокоился познакомить ее со всеми, а поскольку Бренна не знала, может ли сама спросить их имена, она просто молчала, как все. Она старалась сосредоточиться только на еде и не думать, как она несчастна.

Овсяные лепешки горчили. Бренна сморщила нос и глотнула побольше воды, чтобы избавиться от неприятного вкуса во рту. А потом, вспомнив, что будет неприлично положить назад надкушенный кусок или выбросить его — леди так себя не ведут, — она доела лепешку.

Она так нервничала, что потянулась еще за одной, прежде чем сообразила, что делает. Пришлось съесть и вторую, конечно, но на этот раз она ей больше понравилась, особенно когда после лепешки она положила в рот кусочек сладковатого хлеба.

Бренна не заметила, когда все закончили ужинать. Она уничтожила четыре большие порции еды, прежде чем утолила голод. Когда она подняла голову, чтобы посмотреть, что происходит вокруг, то встретила устремленные на нее взгляды мужчин.

Ее смутило их пристальное внимание… и то, что они улыбались.

— Что-нибудь не так?

Куинлен торопливо покачал головой:

— Может, вы хотите доесть остатки хлеба? Есть еще лепешка, последняя. Пожалуйста, миледи, на здоровье.

Бренна кивнула.

— Ну, если никто больше не хочет, — согласилась она.

Она взяла остатки хлеба и лепешку, переломила пополам то и другое и предложила Коннору. Он отказался — она предложила другим.

Остальные тоже отказались, продолжая внимательно следить за тем, как она ест. Ей совершенно не нравилось быть в центре такого пристального внимания. Им что, больше нечем заняться?

— Кого мне поблагодарить за ужин? — спросила Бренна, доев последний кусок.

Никто не ответил. Мужчины неопределенно пожали плечами.

Их ухмылки начали раздражать ее. Ей показалось, что все, кроме нее, играют в какую-то игру.

Она хотела сказать этим мужланам, что, черт побери, неприлично таращиться на нее, но тут же спохватилась. Она напомнила себе, что за такие слова, как «черт побери», ей придется потом каяться и искупать свои грехи.

— Пожалуйста, объясните мне, почему вы улыбаетесь, — попросила она.

— Ты произвела впечатление на парней, — ответил Коннор.

— Как это я произвела впечатление? — спросила она, довольная, что Коннор наконец заговорил с ней.

Она расправила плечи в ожидании комплимента. Может, они заметили, как она вовремя к ним подошла, как ела наравне со всеми? Они наверняка оценили ее вежливую манеру держаться. Да, конечно, они обратили внимание на ее достойное поведение.

— Ты съела больше Куинлена. Да что там, ты съела больше, чем вся компания.

Такого ответа Бренна не ожидала! Сказать даме, что она ест больше солдата, — не комплимент, а оскорбление. Неужели он не понимает?

— Видимо, Куинлен и остальные не так уж проголодались, — начала она в свое оправдание. — И потом, разве можно следить за тем, сколько я ем… На это вообще нельзя обращать внимания.

Коннор улыбнулся. Боже, когда он улыбается, он становится таким симпатичным!

— А мы думаем, что можно.

Она почувствовала, как краснеет. Сперва Бренна хотела соврать и сказать, что она не обжора и не какая-то свинья, но потом решила быть честной. Ей еще не раз придется есть с этими дикарями, и если она сейчас их обманет, то потом они все равно заметят, сколько она ест на самом деле.

— Да обычно я ем гораздо больше.

— Неужели, миледи? — изумился один солдат. Он не поверил.

Она с упреком посмотрела на него, давая понять, что думает о его манерах.

— Откровенно говоря, да.

Куинлен расхохотался первым. А за ним — остальные.

Бренна смутилась еще больше и отчаянно пыталась придумать, как отвлечь их внимание от обсуждения ее аппетита.

Но никто не мог говорить ни о чем другом.

— Какой прекрасный весенний вечер! — попробовала Бренна переменить тему разговора. — Не так ли?

— А вы больше едите, когда нервничаете? — спросил Куинлен.

Что за странный вопрос!

— Нет, — ответила она.

Эти грубияны снова разразились хохотом. Она подождала, когда они успокоятся, и снова попробовала их отвлечь:

— Коннор, может, ты наконец познакомишь меня со своими людьми?

— Сейчас они сами представятся.

Она уже знала Оуэна и Куинлена, а теперь, когда она перевела взгляд на трех остальных, назвались и они.

Эден был самым тщедушным. Хотя, по английским меркам, он ничуть не мал, решила она. Другого, с большими карими глазами, как у оленя, звали Дональд.

Самым робким из людей Коннора был Джирик. Он едва осмелился посмотреть ей в глаза, называя свое имя.

— Я очень рада познакомиться с вами, — с церемонной любезностью объявила Бренна.

— А могу я задать вам один вопрос, миледи? — спросил Куинлен.

— Пожалуйста, — милостиво разрешила она.

— Когда вы нас в первый раз увидели, вы очень испугались, и мы до сих пор удивляемся почему.

— Вы думали, мы хотим вам сделать что-то плохое? — спросил Эден. Он улыбнулся, давая понять, какой забавной нелепостью было бы подобное предположение. — Вы еще тогда молились.

Она почувствовала себя несколько растерянной.

— Да, я молилась… И действительно думала, что вы собираетесь причинить мне зло.

— Но потом, миледи, — вступил Оуэн, — когда вы узнали, что ничего плохого мы вам не хотим, вы все равно нас боялись. Почему?

Они что, никогда не смотрели на себя в зеркало? Или у них не водится такой роскоши? Но Бренна решила, что сейчас ни к чему было бы говорить им прямо, на кого они похожи, и только молча пожала плечами.

Кажется, никто из них не собирался сменить тему.

— Может, это из-за боевой раскраски вы нас так испугались? — предположил Оуэн.

— Я и в самом деле не могу вам ответить! Я просто боюсь вас оскорбить.

Непонятно, почему ее чистосердечное признание снова заставило их расхохотаться. Тогда она решила прикинуться совсем уж простушкой.

— Ну что ж, так и быть, признаюсь, ваша раскраска меня тогда страшно напугала, — сказала Бренна, кивая головой для пущей убедительности. — И ваши мощные фигуры, ваши манеры, одежда, грозные лица, и то, как солдаты моего отца испугались вас, а ведь их было двенадцать, а не пять, как вас… Мне продолжать?

К ее ответу они отнеслись как к комплименту. И тут Бренна решилась напрямую заявить им, что на самом деле не такое уж и жуткое они произвели на нее впечатление и что для настоящей английской леди, если она, конечно, в здравом уме, все это сущие пустяки, но в последний момент новая тревожная мысль промелькнула в ее голове и заставила немедля обратиться к Коннору:

— Я не буду наносить, как вы, боевую раскраску, вы должны понять. Это дикость, Коннор, и ты не жди, что я…

Ее протестующую речь прервал мужской хохот.

Не смеялся только один Коннор. Он вообще мало смеялся, как и подобает мужчине. Но сейчас он улыбнулся. Сердце ее быстро забилось. У него были красивые белые зубы, как и у всех остальных. Она удивилась: зачем наносить на кожу такую отвратительную краску и при этом так заботиться о зубах? Да, они очень странные. Сможет ли она когда-нибудь понять этих людей и найти свое место среди них?

— Женщины не удостаиваются такой чести.

Она даже не поняла, о чем он говорит.

— Какой чести?

— Раскраски, — объяснил Коннор. — Это разрешено только воинам.

Похоже, Коннор не шутил, и Бренна не осмелилась засмеяться, что оказалось нелегко. У нее даже в горле запершило от усилий сдержаться, но она должна была оставаться вежливой.

— Миледи, а вы раньше никогда не видели горцев? Вы вообще-то что-нибудь знаете о нас? — шепотом спросил Джирик.

Он покраснел до корней волос и, оробев, уставился в землю.

— Когда я была маленькая, я уже все про вас знала. Знала даже, где вы живете.

— Ну и как вы думаете, где мы живем? — спросил Дональд, заранее улыбаясь, так как успел заметить веселые искорки в глазах госпожи.

— Да у меня под кроватью. Вы выходили оттуда только по ночам, когда я спала. Я всегда просыпалась от собственного крика и летела в спальню к родителям.

Она ожидала смеха, улыбок, но, к несчастью, никто не понял ее шутки. Трое из них смутились, а двое пришли в настоящий ужас.

— Вы решили нас оскорбить? — неуверенно спросил Оуэн.

— Да нет, я же шучу. Неужели вы не можете отличить, где шутка, а где нет?

Все покачали головой. Куинлен с огромным трудом пытался скрыть улыбку.

— Лэрд, похоже, твоя невеста видела тебя во сне много лет подряд, — протянул он.

— Вроде того, — согласился Коннор.

Бренна даже не пыталась теперь скрывать свое раздражение. Попытки завести с ними приличный разговор вызывали лишь головную боль, а желание быть вежливой разбивалось о стену непонимания.

— Коннор, можно мне уйти?

Она поклонилась мужчинам и тут же отошла от них. Она уже успела направиться к озеру со щеткой для волос, с одеждой и одеялом, когда Коннор повернулся и дал разрешение. Бренна подошла к соснам, остановилась и оглянулась.

— Куинлен?

— Да, миледи.

— Это были не сны. Это были ночные кошмары.

Едва она скрылась из виду, они разразились таким громким хохотом, который наверняка был слышен на другом берегу озера. Бренна отлично его слышала, но все равно не верила, что эти тугодумы поняли ее шутку.

Может, Коннор сказал своим людям что-то грубое и это их рассмешило? Что-нибудь про убийство или увечье. У них очень странное чувство юмора. Бренна сделала такой вывод, увидев улыбки на синих лицах, когда Коннор сказал, что не мешало бы убить английских солдат. А разве они не надулись, как мальчишки, узнав, что этого не случится?

И все же Бренну охватило чувство вины. Она понимала, что нельзя слишком строго судить Коннора. Разве он виноват, что родился дикарем и воспитывался как дикое животное? Конечно, нет. И потом — он ее муж. Она связана с ним на всю оставшуюся жизнь, до самой смерти. Она должна хотя бы попытаться полюбить его. Интересно, собирается ли он сегодня же затащить ее в постель? Бренна старалась отмахнуться от такой пугающей мысли, едва она закрадывалась в голову. Но легко сказать, да трудно сделать. Боже, помоги ей! Невозможно представить себе, как Коннор прикоснется к ней. Ее начинало трясти от страха. Бренна понимала безрассудность и бессмысленность подобной реакции. Она взрослая женщина, не ребенок, и должна понимать, что ее ждет. Мать терпеливо ей объясняла, что все мужья укладывают жен к себе в постель сразу после свадебной церемонии. Правда, мать никогда не раскрывала дочери деталей, но главное Бренна себе представляла или по крайней мере думала, что представляет. Воображаемые подробности настолько ужасали ее, что она пыталась заставить себя думать о чем-то более возвышенном и не таком грязном.

И что толку беспокоиться? Если Коннор задумал взять ее сегодня в постель, может, Бог сжалится над ней и сделает так, что она проспит ужасное испытание?

Она даже засмеялась сама над собой, настолько уж нереальной была эта мысль, и принялась раздеваться.

Бренна бросилась в воду, которая оказалась ледяной, так что зубы у нее застучали от холода, но она стала быстро мыться.

Она уже собралась выйти на берег, как услышала чьи-то шаги. Бренна ринулась обратно в воду и погрузилась до подбородка, ожидая, кто появится.

Через минуту у кромки воды стоял Коннор. Он принес плед.

— Пора выходить.

— Останусь одна — тогда выйду.

— Почему?

Она не верила своим ушам. О чем он спрашивает?

— Потому что так надо.

— Ты замерзнешь до смерти. Выходи немедленно.

Резкий тон Коннора не предполагал возражений.

— Нет, не выйду! На мне ничего нет. Мне надо остаться одной.

Он сделал вид, что не обращает внимания на ее крик.

— Здесь никого нет, — сказал он.

— А ты? Не выйду, пока ты не уйдешь!

Да, невеста снова осмелилась на него кричать. Коннор зло затряс головой:

— Не смей повышать на меня голос!

По его тону было ясно — его терпение кончилось.

Бренна вспомнила про данную сегодня клятву ладить с ним и с надеждой подумала, что, если она сейчас ему уступит, он отплатит ей добром.

Губы ее онемели от холода, зубы выбивали дробь, и Бренна едва смогла произнести:

— Хорошо, я не буду кричать. Только уйди, пожалуйста.

— Нет.

Муж не понимал, как отвечать добром на добро. Что ж, придется объяснить ему позже. Не сейчас. От холода Бренна посинела, как старая слива. Она чувствовала, что если не выйдет на берег сейчас же, то совершенно окоченеет.

Собственная гордость убивала ее.

— Я не могу выйти.

— Да почему же? Неужели ты стесняешься?

Коннор, казалось, искренне удивился.

Бренна закрыла глаза, прося Бога ниспослать ей терпение, и ответила:

— Конечно, стесняюсь.

— Мы не должны стесняться друг друга. Хочешь, я к тебе приду?

— Я тогда сразу пойду ко дну.

Эта смешная угроза только вызвала у него улыбку.

— Может, тебе легче станет, если я тоже разденусь?

— Нет!

Она не поняла шутки Коннора. Честное слово, если бы она сейчас закричала на него, он бы подумал, что ему надо самому войти в воду и вытащить ее.

— Коннор, ну отвернись хотя бы, пока я оденусь.

Он так шумно вздохнул, что Бренна с головой ушла под воду.

— Какая же ты все-таки глупая!

Бренна не обратила на его слова никакого внимания. В конце концов, она получила то, что хотела. Он отвернулся. Она выскочила на берег, торопливо вытерлась и, боясь, что нетерпеливый муж повернется, не стала надевать белье, а сразу натянула через голову белую хлопчатобумажную рубаху.

Розовые ленточки, служившие завязками, тянулись вдоль разреза от шеи до самой талии. Пальцы ее так замерзли, что казалось, в них впились тысячи иголок, и поэтому, как она ни старалась, завязать все ленточки было трудно.

В какой-то момент Бренна бросила это занятие, решив, что толстое одеяние, наброшенное поверх рубашки, прикроет ее обнаженную грудь. Но как дотянуться до туники? Она повесила ее на ветки, чтобы не испачкать, и теперь ее никак не достать, если не пройти мимо Коннора. Бренне ужасно не хотелось предстать перед ним полуодетой, так что пришлось просить мужа — не будет ли он так добр и не подаст ли ей тунику?

Он резко обернулся, и Бренна попятилась, отступая подальше от него. Но вдруг ноги ее заскользили по мокрому склону, еще секунда — и она бы шлепнулась лицом в грязь или опрокинулась в воду, но Коннор успел подхватить жену.

Не выгляди он таким раздраженным, Бренна поблагодарила бы его за спасение.

Она туго стянула на груди рубашку и сердито нахмурилась.

— Пойми наконец, Бренна, тебе нечего меня бояться, я обязан заботиться о тебе.

— А я не боюсь.

— Да ты же только что пятилась от меня. Значит, испугалась.

Она покачала головой. Ленточка, едва придерживавшая на макушке ее волосы, сбилась, упала в воду, и густые кудри рассыпались по плечам. Удовольствие захлестнуло Коннора — как она была хороша сейчас! Безусловно, его жена — самое возбуждающее создание, которое ему доводилось видеть. Мужчина мог утонуть в голубизне этих глаз и забыть обо всем на свете, любуясь чувственной грацией ее движений.

Черт побери, что с ним такое творится? Бренна не пыталась его очаровать, а он вел себя, будто только этим она и занималась. Его охватило раздражение. Нет, он, Коннор Макалистер, не позволит обезоружить себя. Черт побери, не слишком ли много от нее беспокойства?

Но какая же она соблазнительная! О чем он сейчас думает? Да только о том, чтобы целовать ее бессчетное число раз, разгладить поцелуями сердитое лицо, а потом заниматься с ней любовью до самого утра.

Она умерла бы от страха, если бы могла догадаться о его мыслях. Очень может быть, что Бренна сама не понимает, насколько она соблазнительна, как волнует его ее нагота. Она бы еще более негодующе нахмурилась, если бы поняла, что вот-вот может оказаться на расстеленном одеяле, — еще минута, и он не совладает с собой и швырнет ее наземь!

— Перестань мотать головой, — грубо бросил Коннор.

— Я только даю тебе понять, что нисколько не испугалась. Просто я никак не ожидала, что ты повернешься ко мне. Твои манеры вообще оставляют желать много лучшего.

Коннор улыбнулся. От удивления глаза у нее округлились.

— Или хорошие манеры для тебя ничего не значат?

— Нет.

— Нет? Но ты должен понимать, как это важно.

— Почему?

— Почему? — озадаченно повторила она.

В голове у нее было пусто. Боже, помоги! Она не могла придумать ни одной веской причины и ответить на его вопрос. Он так тепло и нежно смотрел на нее, что она вообще забыла, о чем шла речь.

Бренна придвинулась к Коннору чуть ближе.

— Ты меня очень смущаешь, — прошептала она. — Но если я не хочу лишиться рассудка, я должна научиться понимать тебя. А ты, Коннор, должен постараться быть достоин моих усилий. — И тут же, будто ее осенила свежая мысль, Бренна добавила: — Ну, теперь ты можешь отпустить меня.

Ему не хотелось ее отпускать, и, привыкший подчиняться только своим желаниям, Коннор оставил ее просьбу без ответа. Его грубые мозолистые руки ощущали мягкую гладкую кожу, точно у ангела небесного, глаза не отрывались от бледно-золотистых волос, мерцавших в свете луны.

Как же другие мужчины прозевали такое сокровище?

— Скажи, за тобой ухаживал кто-нибудь из мужчин?

— Я была помолвлена с одним бароном, но он умер, когда я была еще ребенком. А так ни до, ни после этого я никогда не встречала мужчин. Отец не позволял им увиваться вокруг дочерей, особенно вокруг Рейчел, — объяснила она. — Она очень хорошенькая.

— А барон, с которым ты была помолвлена, погиб в бою?

— В постели.

— В постели?

— Это был трагический случай. Ничего смешного.

— Только англичанин может умереть в постели.

Бренна решила, что на такое глупое замечание отвечать не стоит.

— Ты наконец перестанешь сжимать мои руки?

Коннор подчинился.

— Ты все еще смущаешься?

— Немного.

— Я не хочу, чтобы ты меня стеснялась. Не хочу.

Бренна засмеялась было, но заметила, что он говорит совершенно серьезно.

— А ты сам чувствуешь, с какой злостью ты говоришь? — И, не дожидаясь ответа, добавила: — Становится холодно. Если ты меня отпустишь, я закончу одеваться.

— А зачем? Мы сейчас же идем спать.

Ее охватила паника — но не от слов, а от его тона. Он говорил таким властным голосом, будто готов был кого-то убить. Бренна притворилась, что не поняла.

— Что? Вместе?

— Конечно.

— Сейчас?

Он уже начинал ненавидеть это слово.

— Да, сейчас.

— Но я еще не хочу.

— А я хочу.

— Коннор, да пойми же ты, мне страшно. Я не собираюсь оскорблять твои чувства, но буду откровенна с тобой. Ты же не захочешь… силой, без моего желания… А что это ты сейчас делаешь?

— Заворачиваю тебя в плед Макалистера. Ты перестанешь наконец отпрыгивать, стоит мне прикоснуться к тебе? Это чертовски раздражает. Подними волосы, они мне мешают.

— Я попросила бы оставить меня в покое.

— Ты испытываешь мое терпение.

Ну как он не понимает? Бренна попыталась еще раз объясниться с ним:

— Коннор, у меня нет никакого опыта.

Она не собиралась докладывать ему все подробности. Конечно, он слышит волнение в ее голосе, видит его в ее глазах, чувствует ее дрожь. Любой благородный, заботливый мужчина попытался бы успокоить ее.

— У меня есть опыт.

— И это все? — вскричала она. — Ты считаешь, мне спокойней от твоей опытности?

— А ты хочешь, чтобы я тебя успокаивал? — Казалось, одна эта мысль ужаснула Коннора.

Бренна чувствовала себя глубоко задетой. У нее едва не вырвался стон разочарования. Она заставила себя глубоко и медленно вздохнуть, пытаясь успокоиться.

Но это не помогало.

— Да, я очень хочу, чтобы ты успокоил и утешил меня.

Коннор боялся таких слов. Едва ли не впервые в жизни он растерялся. Никакая другая женщина никогда не обращалась к нему со столь странной просьбой.

Женщины всегда охотно шли к нему, с готовностью предлагали свое тело, и, если он был в настроении, он их принимал. Коннор старался доставить им удовольствие, как и они ему. Но девственниц он еще не знал, да он и не взял бы к себе в постель девственницу. Лишь теперь, вспомнив о прежних утехах, Коннор понял, что те женщины, которых он знал прежде, были весьма искушенными и умели ублажить любого мужчину. И конечно, все они обладали гораздо большим опытом, чем он сам.

Но эта нежная, трогательная девушка, стоящая перед ним сейчас, совсем не похожа на тех случайных подруг. Она — его жена, женщина, которая будет носить его имя, растить его детей. Он должен уважать ее, делать для нее все, что от него потребуется, а в эту минуту от него как раз и требовалось утешить, успокоить ее, помочь преодолеть страх. Но он ума не мог приложить, как это сделать.

Сколько он ни ломал голову, он так и не смог ничего придумать. Более того, никогда в жизни он не присматривался, как другие мужчины ладят с женщинами. Даже его брат Алек. Что же теперь ему делать? Не признаваться же Бренне в своей беспомощности? Вдруг она заплачет? Слез он не выносил, как и брат. Тот всегда уходил из зала, если его жена начинала всхлипывать, и возвращался, только когда ее глаза высыхали и можно было спокойно говорить с ней.

Но он не собирался следовать примеру брата. Если он сейчас уйдет от Бренны, он не заполучит ее в постель. Черт побери! Наверняка она воспримет его шаг как отсрочку!

Похоже, есть только один выход из этого сложного положения. Придется помочь ей избавиться от ее глупых страхов, и не важно в конце концов, сколько времени на это уйдет.

И он, быть может, впервые вознес молитву о немыслимом — о понимании.

— Хорошо. Я решил тебя успокоить.

— Правда? — Она с волнением посмотрела на него.

— Ну да, да. Только сперва объясни мне, что я должен делать. Начинай.

— Не время для шуток, Коннор.

— А я не шучу.

— Ты что, серьезно? Так это правда?

Его хмурое лицо было красноречивее любого ответа. Она поспешила успокоить Коннора.

— Ну конечно, ты говоришь правду. Ты — лэрд, ты никогда не лжешь.

— Так что же?

Бренна кивнула ему и не вымолвила ни слова.

— Бренна…

— Да я же думаю! — воскликнула она. — От твоего нетерпения и я нервничаю, пойми. Знаешь, очень трудно объяснить, что значит успокоить. Мне так не хочется все испортить.

Она снова умолкла, и ему показалось, что прошел целый час. Коннор не понимал, над чем она так долго размышляет. Он же не просил ее разгадать какую-то трудную загадку. Так почему она ведет себя так, будто он загадал ее? Ей-богу, он не знал, сколько еще сможет простоять рядом и не коснуться ее тела. Неужели она не видит, что творит с ним? Нет, конечно, не видит. Она занята мыслями об успокоении. Кажется, она вообще разучилась говорить и даже забыла, что так и не надела верхнее платье. Но он-то не забыл!

Бренна в задумчивости стояла, стягивая на груди рубашку, но в разрезе он видел мягкую округлость ее груди.

Какое мучение! Он не мог отвести от нее взгляда. Коннор понял, что, если сейчас не прикроет ее чем-нибудь, он потеряет над собой контроль. Ему хотелось провести пальцами по ее гладкой соблазнительной коже, очень-очень нежно, а потом сдернуть с нее тонкую, как воздух, рубашку.

И уж наверняка, черт побери, тогда она перестанет думать об успокоении.

Коннор быстро обернул Бренну пледом, накинув его длинный конец ей на плечи и спустив его ниже, на грудь, и потом завязал его на талии поясом из веревки. При этом он ладонью намеренно коснулся ее обнаженной кожи, и не один раз, а два, пока ее кутал, и дьявол его побери, если это прикосновение не поразило его, как удар грома!

Хотя он плотно завернул ее в плед, это не помогло; единственное, чего сейчас хотелось Коннору, — сорвать с Бренны и плед, и рубашку.

Но вместо этого он стоял и смотрел вдаль.

— Я так благодарна тебе, что ты думаешь об этом.

Он был озадачен ее словами.

— Благодарна?

— Да.

Он посмотрел на нее тяжелым взглядом:

— Ну и о чем, по-твоему, я думаю?

— Об успокоении.

Коннор не засмеялся. Она все равно не поймет, что его рассмешило. Может быть, когда-нибудь он ей об этом скажет…

— Ты мне так еще и не объяснила, чего хочешь.

— А когда ты был маленьким, неужели твоя мама…

— Она умерла.

— Мне очень жаль.

— Почему?

— Да потому, что она умерла. А отец? Разве он никогда не утешал тебя?

— Нет.

— Почему?

— Он умер. Вот почему.

— Коннор, ну неужели не было никого, к кому ты мог бы обратиться, когда был маленьким мальчиком?

Он пожал плечами:

— Мой брат Алек.

— А он тебя утешал?

— Нет, черт побери!

От одной этой мысли ему стало противно.

— И что, не было никого, кто бы заботился о тебе?

Он снова пожал плечами:

— Моя мачеха, Юфимия, но она не могла утешить ни меня, ни своего сына Раена, потому что внезапная смерть отца разрушила ее жизнь, она до сих пор его оплакивает. Она даже не может вернуться на мою землю — так сильно она страдает.

— Должно быть, она очень любила твоего отца.

— Конечно, любила, — нетерпеливо ответил он. — Ну и сколько должно длиться утешение?

Боже мой, ну как ответить на его вопрос?

— Да не думаю, что долго. Ну, знаешь, иногда муж может просто похлопать жену по плечу, проходя мимо и давая понять, что он заботится о ней. Мой отец, например, все время так делал. Правда, сейчас, когда я вспоминаю об этом, я должна признаться, что совсем не уверена, что именно так он утешал маму или проявлял к ней свои чувства.

Она изящно повела плечами. Оказалось, не так-то просто объяснить ему то, что она хотела. Бренна попыталась подыскать другой, более удачный пример.

— Может, другие мужья обнимают жен и…

— Тебе что больше нравится?

— Извини, пожалуйста, ты о чем?

Грубый тон, которым он повторил свой вопрос, должен был означать одно: а ну-ка давай поторапливайся.

— Лучше, чтобы я тебя обнял или похлопал по плечу?

Он безнадежен! Утешение должно исходить из глубины сердца Коннора, которое подсказало бы ему, что делать. Но ведь этому надо учиться годами, жить в заботливой семье, расти в любви и ласке, и она это знала. Если бы она так не боялась того, что должно было случиться с ней этой ночью, она бы смогла получше все объяснить ему.

Но сейчас Бренна с трудом вспомнила бы, как ее зовут.

— Понимаешь, это не искусство владения мечом. Здесь нужны искренность, непринужденность и… — Она остановилась, не зная, что сказать дальше.

— Ты сама понятия не имеешь, о чем говоришь.

Она вздохнула:

— Да, наверное.

Все это давно уже перестало его забавлять.

— Так чего же тогда мы тут стоим?

— Никогда бы не подумала, что ты такой нетерпеливый. Ну что ты делаешь?

— Вытаскиваю твои волосы из-под пледа.

— Зачем?

— Я так хочу.

— А ты всегда делаешь, что хочешь, да?

— Если бы я всегда делал, что хочу, ты давно лежала бы на спине.

Она больше не пыталась отталкивать его руки. Зачем продолжать спорить с ним? Она же не могла запретить ему прикасаться к ней — он вдвое больше и сильнее ее. Она собрала все остатки своей гордости, чтобы показать ему, как прекрасно она умеет владеть собой.

Коннор быстро поправил волосы Бренны, и руки его оказались на удивление нежными, когда прикоснулись к ее шее. Дрожь удовольствия пробежала по спине Бренны, настолько приятным было это прикосновение. Но еще приятнее и неожиданнее было для нее то, что он не стал на нее ворчать, а сам поправил то, что его раздражало.

В детстве ей постоянно твердили: то у нее одно не так, то другое не в порядке, без конца делали замечания, требовали исправляться. Она думала, что и с Коннором будет то же самое: он начнет ее пилить, читать ей нотации — словом, ее ожидает та же скука, что и с родителями, братьями и сестрами.

Коннор больше не собирался ждать. Он крепко взял ее за руку и повел к приготовленной им постели. Удивительно, но она не противилась.

— Я должна тебя предупредить, у меня редко бывает все в порядке! — вдруг выпалила она.

— Мне не важно, как ты выглядишь.

— Разве?

— Конечно.

Минуту-другую она обдумывала его слова, прежде чем поняла, что они возвращаются в лагерь.

— А куда мы идем?

Он снова услышал панику в ее голосе. Боже, как ему надоело терпеть это! Неужели все девственницы такие невозможные?

— Что мне сделать, чтобы унять твои смешные страхи?

— Мог бы начать с того, чтобы не кричать на меня. И они вовсе не смешные.

— Отвечай на мой вопрос!

— Ну, ты можешь… сказать что-нибудь приятное и обнадеживающее о…

— О первой брачной ночи?

Он мог бы дать хоть тысячу вариантов ответа, но все они отразили бы только его собственные чувства.

— Твоя неуверенность беспокоит меня.

— Во всяком случае, ты останешься жива.

— Что?! Я останусь жива?

Он улыбнулся, услышав в ее голосе гнев.

— Да тебе понравится. Возможно.

Она с недоверием посмотрела на Коннора, но продолжала идти дальше, а это было единственное, что его сейчас заботило.

— Это непристойно, да?

— Нет. Пристойно.

— Очень сомневаюсь, что мне понравится, — прошептала она, когда они подошли ближе к солдатам, укладывающимся на ночь. Ей не хотелось, чтобы ее услышали. — Но я действительно хочу детей.

— И как тогда ты собираешься их заиметь?

Она пропустила мимо ушей его саркастическое замечание и спросила:

— А ты хочешь детей?

— Конечно. А зачем, ты думаешь, я на тебе женился?

— Не знаю зачем. Ты обещал, кстати, объяснить, после того как нас объявят мужем и женой.

— Потом.

— Но любая женщина может родить тебе детей. А почему ты выбрал меня?

Молча они остановились посреди поляны, глядя друг другу в лицо. Бренна осмотрелась и увидела солдат, возившихся с одеялами, а в центре образованного ими круга пустую постель, накрытую пледом. Бренна пришла в ужас. Неужели он ждет, что она уляжется с ним прямо вот здесь, на глазах у всех? И внезапно она поняла, что именно так он и думал. Да боже, он действительно ничего не знает о женщинах!

Она, конечно, не могла тут же устроить ему сцену. Солдаты услышат, если она начнет вопить на их лэрда. Ее это только поставит в дурацкое положение, а он, конечно, разозлится. Так что же ей делать? Не может же она разрешить ему прикоснуться к ней в пяти шагах от мужчин, притворяющихся спящими? А с другой стороны — как остановить его? Коннор едва ли мог сейчас здраво мыслить. Он насупился, считая, видимо, что дал ей достаточно времени привыкнуть к обстановке. Да, Коннор пытался ее успокоить как мог, и Бренне только теперь пришло в голову, что вряд ли другой на его месте был бы настолько терпелив с ней.

Эта догадка заставила ее улыбнуться. Боже милостивый, он и впрямь ее успокоил! А она даже не поняла.

Она вздохнула. Ну, в конце концов ее муж не так уж и плох.

С ее стороны было бы ошибкой затеять с ним сейчас спор. Нет, она попытается быть дипломатичной. И если у нее хватит ума, он не догадается, что она все сделает по-своему.

Бренна потянулась к его руке, как раз когда он собирался разуться. Она наклонилась, подняла одеяло с земли и прошептала:

— Пожалуйста, пойдем со мной.

— Ну, что еще не так? — почти зарычал он.

— Именно невеста готовит брачное ложе. В Англии есть такой обычай.

Она опасалась, что он может не поверить ее лжи, и потому пошла прочь, прежде чем Коннор успел ее удержать. Она замерла на краю поляны, призывно, как она надеялась, улыбнулась через плечо и пошла дальше.

Коннор не двинулся. Он стоял, расставив ноги, уперев руки в бока, не отрываясь глядя на нее. Он видел только легкое покачивание бедер. Сосчитал до десяти. Закончив, он понял: или он должен дать этой невозможной женщине уйти, или догнать ее и со всей страстью заняться с ней любовью.

— Никогда не слышал о таком обычае!

Об этом заявил Куинлен. Солдаты сидели на земле, привалившись к стволам деревьев и скрестив руки на груди.

Коннор обрушил на них свой гнев:

— Если услышу еще хоть одно слово — клянусь, убью!

Куинлен не обратил внимания на его угрозу.

— А не думаешь ли ты, что тебе лучше лечь спать до того, как придет время вставать?

Коннор угрожающе шагнул к другу.

Куинлен выпрямился.

— Да она же хочет уединиться с тобой, Коннор. Вот почему она потащила отсюда одеяла.

— Вообще-то я и сам понимаю.

Конечно, он этого не понял, но не собирался признаваться в этом другу.

И, не сказав больше ни слова, он широкими шагами устремился за Бренной. Коннор догнал ее уже возле озера. Его не на шутку раздосадовало, что они сделали круг и вернулись на прежнее место.

— Ты собираешься постелить нам постель в Англии?