Неточные совпадения
Встреча с
графом застала ее, как мы знаем, в то
время, когда она, только что покинув институтскую скамью, делала первые самые счастливые шаги самостоятельной жизни предаваясь отдыху и удовольствиям, без всяких планов о будущей жизни, и без малейшего понятия об этой жизни.
Так рассуждал
граф и делил свое
время между товарищами-собутыльниками и «артистками любви» иностранными и доморощенными.
В то
время, когда уже довольно позднее, но сумрачное петербургское утро пробилось сквозь опущенные гардины спальни молодой женщины и осветило ее лежащею на кровати с открытыми опухшими от слез, отяжелевшими от бессонной ночи глазами,
граф Владимир Петрович только что уснул у себя в кабинете тем тяжелым сном кутившего всю ночь человека, которым сама природа отмщает человеку за насилие над собою дозволенными излишествами.
Стоило, конечно, спросить прислугу, но, во-первых, подобные справки унижали его в собственных глазах, и во-вторых, и это было главное,
граф был так пьян, что не мог дать себе положительного отчета, в котором часу он покинул свою жену, сколько
времени провел в соседнем кабинете, и, наконец, когда обнаружил исчезновение графини.
В то
время, когда
графа Владимира Петровича потянуло с какой-то неестественной силой в освещенную солнцем нарядную толпу, где его ожидала роковая встреча, графиня Конкордия Васильевна сидела у колыбели своей спящей сном невинности дочери, любуясь ею и мечтая о будущем безоблачном счастье.
Когда посещение дома
графа Белавина зависело от его воли, он колебался и раздумывал, откладывал его до последнего
времени, тая, однако, внутри себя сознание, что он все же решится на него, теперь же, когда этим возгласом
графа Владимира Петровича: «Едем!» — вопрос был поставлен ребром, когда отказ от посещения был равносилен окончательному разрыву с другом, и дом последнего делался для него потерянным навсегда, сердце Караулова болезненно сжалось, и в этот момент появилось то мучительное сомнение в своих силах, тот страх перед последствиями этого свидания, которые на минуту смутили Федора Дмитриевича, но это мимолетное смущение не помешало, как мы знаем, ему все-таки тотчас же ответить...
Граф Владимир Петрович некоторое
время молчал, как бы что обдумывая, и, наконец, произнес...
Вопросы эти остались нерешенными в то
время, когда рысак
графа уже мчал обоих друзей по Невскому проспекту, по направлению к Литейной.
Владимир Петрович не заметил этой усмешки, так как в это самое
время в дверях гостиной, выходивших в зал, куда вошли оба друга, появилась «очаровательная», как назвал ее
граф, хозяйка.
— Измена… — усмехнулся
граф, — вот настоящее слово… Теперь я понимаю… Но я не сержусь на тебя… Ты имеешь право говорить мне все… Я отвечу тебе, впрочем, только одно на твои нравоучения «
времен очаковских и покорения Крыма»… Ты находишь, что я злоупотребляю правом мужа?
Один
граф Белавин некоторое
время поглядывал с беспокойством на Фанни Викторовну, но стаканы взяли свое — он забыл странные слова своей содержанки.
Другой бы при звуке этого голоса и нежного тона слова «Владимир» и этого сердечного «ты», которыми она заменила царившие в их коротких разговорах за последнее
время «
граф» и «вы», был бы тронут.
По странной прихоти судьбы в то
время, когда отпрыск старинного рода
графов Белавиных падал все ниже и ниже, дочь репортера Геркулесова и золотошвейки возвышалась.
В настоящее
время Фанни Викторовна не имела никаких материальных замыслов относительно
графа Белавина.
Через несколько
времени после возвращения
графа под крылышко его повелительницы, она спросила его...
Было
время, когда она завидовала красоте, имени и богатству графини Белавиной. У нее даже иногда являлось желание относительно
графа, который при всех его недостатках все же оставался знатным, богатым и красивым в глазах г-жи Ботт.
Граф Владимир остепенился, почти порвал все с «полусветом», живет сравнительно скромно, но, конечно, в несколько месяцев нельзя требовать, чтобы он совершенно изменил свои привычки, и что настанет скоро, по ее мнению, то
время, когда он раскаявшийся вернется к жене и дочери.
Прошел уже целый год со
времени их разрыва, и
граф Владимир, видимо, подчинялся суровому приговору своего друга.
В Петербурге
время летело своим обычным чередом. Приближался, впрочем, для
графа Белавина момент рокового конца.
Из этого окна видна была хорошенькая дачка, занимаемая
графом Белавиным, где находилась в это
время его супруга.
Но увы, мы знаем, что письма и телеграммы в это
время не могли доходить до
графа Владимира Петровича.
В это
время в комнату вошел лечивший
графа доктор. Он с удивлением, почти с ужасом созерцал эту сцену, которая осложняла и без того опасное положение его пациента.
В то
время, когда в Петербурге происходили последние праздники вакханки, а затем таинственное исчезновение бывшей содержанки покойного
графа Владимира Петровича Белавина и, как последствие его, трагическая смерть ее бывшего сожителя, графиня Конкордия Васильевна была прикована к постели в страшной нервной горячке, и за нею, как врач и как сиделка, бессменно и неустанно ухаживал Федор Дмитриевич Караулов.
Неточные совпадения
Мастерски пел он гривуазные [Легкомысленные, нескромные (от франц. grivois).] песенки и уверял, что этим песням научил его
граф Дартуа (впоследствии французский король Карл X) во
время пребывания в Риге.
Второй нумер концерта Левин уже не мог слушать. Песцов, остановившись подле него, почти всё
время говорил с ним, осуждая эту пиесу за ее излишнюю, приторную, напущенную простоту и сравнивая ее с простотой прерафаелитов в живописи. При выходе Левин встретил еще много знакомых, с которыми он поговорил и о политике, и о музыке, и об общих знакомых; между прочим встретил
графа Боля, про визит к которому он совсем забыл.
Старик шутил, рассказывал сам направо и налево анекдоты, говорил каламбуры, особенно любил с сверстниками жить воспоминаниями минувшей молодости и своего
времени. Они с восторгом припоминали, как
граф Борис или Денис проигрывал кучи золота; терзались тем, что сами тратили так мало, жили так мизерно; поучали внимательную молодежь великому искусству жить.
А заключилось оно грандиозной катастрофой, именно землетрясением в Японии и гибелью фрегата «Дианы», о чем в свое
время газеты извещали публику. О том же подробно доносил великому князю, генерал-адмиралу, начальник экспедиции в Японию генерал-адъютант (ныне
граф) Е. В. Путятин.
Граф замолчал. Таким образом узнал я конец повести, коей начало некогда так поразило меня. С героем оной уже я не встречался. Сказывают, что Сильвио, во
время возмущения Александра Ипсиланти, предводительствовал отрядом этеристов и был убит в сражении под Скулянами.