Вернемся, дорогой читатель, снова к тому моменту начала нашего правдивого повествования, от которого мы отвлекались к тяжелому прошлому высокого дома, тому прошлому, которое промелькнуло в умах обоих встретившихся стариков: Иннокентия Антиповича Гладких и варнака, который был, читатель, конечно, догадался, никто иной, как Егор Никифоров, выдержавший срок назначенной ему каторги и возвращавшийся
на свое старое гнездо.
Неточные совпадения
Гладких молчал, но две крупные слезы повисли
на его ресницах. Ему тяжело было выразить согласие, обвиняющее горячо любимую им дочь
своего старого друга, а, быть может, он и не находил ее столь виновной, как ее отец, а только неосторожной, но он хорошо знал характер
своего друга, знал, что противоречить ему, во время вспышки гнева, все равно, что подливать масла в огонь.
Это был человек лет тридцати, полный, высокий, блондин с приятным лицом, всегда чисто выбритым, и не только по наружному виду, но и по внутренним качествам, сильно выделялся между
своими товарищами —
старыми сибирскими служаками, или, как их звали, «юсами», тип которых, сохранившийся во всей его неприкосновенности почти до наших дней, всецело просился
на бумагу, как живая иллюстрация к гоголевскому «Держиморде».
С дивана быстро вскочила молодая женщина, и не успел вошедший прийти в себя, бросилась
на шею к
своему старому другу — это была Мария.
Он переходил из объятий в объятия, и в этом семейном празднике видную роль играл и Егор Никифоров, по настойчивому требованию Марьи Петровны живший в высоком доме и сменивший
свое рубище
на длиннополый сюртук и сапоги бураками, обыкновенный костюм
старых сибиряков — купцов и золотопромышленников.
Она теперь только поняла эту усилившуюся к ней, после признания, нежность и ласки бабушки. Да, бабушка взяла ее неудобоносимое горе
на свои старые плечи, стерла своей виной ее вину и не сочла последнюю за «потерю чести». Потеря чести! Эта справедливая, мудрая, нежнейшая женщина в мире, всех любящая, исполняющая так свято все свои обязанности, никого никогда не обидевшая, никого не обманувшая, всю жизнь отдавшая другим, — эта всеми чтимая женщина «пала, потеряла честь»!
Наконец все расселись. Где-то впереди Олизар, паясничая и вертясь
на своем старом, ленивом мерине, запел из оперетки:
Обыкновенные посетители оставались за решеткой, а счастливцы допускались, по указанию блаженного, чрез дверцы решетки в его половину, и он сажал их, если хотел,
на свои старые кожаные кресла и на диван; сам же заседал неизменно в старинных истертых вольтеровских креслах.
Неточные совпадения
Одни, к которым принадлежал Катавасов, видели в противной стороне подлый донос и обман; другие ― мальчишество и неуважение к авторитетам. Левин, хотя и не принадлежавший к университету, несколько раз уже в
свою бытность в Москве слышал и говорил об этом деле и имел
свое составленное
на этот счет мнение; он принял участие в разговоре, продолжавшемся и
на улице, пока все трое дошли до здания
Старого Университета.
«Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат
на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в
свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил.
На звонок тотчас же вошел
старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
Старая, седая Ласка, ходившая за ними следом, села осторожно против него и насторожила уши. Солнце спускалось
на крупный лес; и
на свете зари березки, рассыпанные по осиннику, отчетливо рисовались
своими висящими ветвями с надутыми, готовыми лопнуть почками.
Живя
старою жизнью, она ужасалась
на себя,
на свое полное непреодолимое равнодушие ко всему
своему прошедшему: к вещам, к привычкам, к людям, любившим и любящим ее, к огорченной этим равнодушием матери, к милому, прежде больше всего
на свете любимому нежному отцу.
Старый князь, как и все отцы, был особенно щепетилен насчет чести и чистоты
своих дочерей; он был неблагоразумно ревнив к дочерям, и особенно к Кити, которая была его любимица, и
на каждом шагу делал сцены княгине зa то, что она компрометирует дочь.