Неточные совпадения
«Как
мама обрадуется, узнав, что дачка наша… Вот глупое сердце, как оно прыгает от радости даже теперь…
Мама,
дорогая, славная
мама… О чьей же мне радости заботиться, если не о твоей…»
— О, папа… папа… — шептала она, не будучи в силах писать, так как глаза ее затуманивались слезами. — Как я огорчила тебя… Но ты мне простишь… И
мама простит… Милые,
дорогие мои… Ведь я же теперь раба, раба его! Он говорит, что если я не буду его слушаться, он опозорит меня… И ко всему этому он не любит меня… Что делать, что делать… Нет, я не напишу вам этого, чтобы не огорчать вас… Он честный человек, он честный…
«Милая, бедная
мама! Какой удар вынесла ты, прочтя письмо. Но ты,
дорогая, ты одна, я глубоко уверен в этом, не поверишь, что твой сын бесчестный человек. Не поверила бы ты, если бы я сам даже признался в преступлении… Но тем более тяжело твое несчастье. Видеть невинного сына, заклейменного обществом страшным именем вора, тяжелее во сто крат, чем знать, что заблудшее дитя несет заслуженное наказание».
— Нет! Нет! Ни за что! Там ждут побои и муки, a здесь, кто знает, может быть, я встречу кого-нибудь, кто укажет мне дорогу на вокзал. Упрошу посадить меня в поезд и довезти до нашего города, где пансион. A оттуда к маме! К милой,
дорогой маме, чтобы уж никогда не разлучаться с ней, никогда не огорчать ее дурными, злыми выходками… Никогда! Ты слышишь, Господи! — прошептали посиневшие от холода губы девочки, и она подняла исполненный мольбы взор к небу.
Но наше счастье длилось недолго. Прошло всего несколько месяцев после того блаженного дня, как вдруг моя бедная
дорогая мама тяжко заболела и скончалась. Говорят, она зачахла от тоски по родному аулу, который не могла даже навещать, боясь оскорблений со стороны фанатиков-татар и непримиримого врага ее — старого муллы.
Неточные совпадения
Когда Версилов передавал мне все это, я, в первый раз тогда, вдруг заметил, что он и сам чрезвычайно искренно занят этим стариком, то есть гораздо более, чем я бы мог ожидать от человека, как он, и что он смотрит на него как на существо, ему и самому почему-то особенно
дорогое, а не из-за одной только
мамы.
Во-первых, в лице его я, с первого взгляда по крайней мере, не заметил ни малейшей перемены. Одет он был как всегда, то есть почти щеголевато. В руках его был небольшой, но
дорогой букет свежих цветов. Он подошел и с улыбкой подал его
маме; та было посмотрела с пугливым недоумением, но приняла букет, и вдруг краска слегка оживила ее бледные щеки, а в глазах сверкнула радость.
Они все сидели наверху, в моем «гробе». В гостиной же нашей, внизу, лежал на столе Макар Иванович, а над ним какой-то старик мерно читал Псалтирь. Я теперь ничего уже не буду описывать из не прямо касающегося к делу, но замечу лишь, что гроб, который уже успели сделать, стоявший тут же в комнате, был не простой, хотя и черный, но обитый бархатом, а покров на покойнике был из
дорогих — пышность не по старцу и не по убеждениям его; но таково было настоятельное желание
мамы и Татьяны Павловны вкупе.
Мама была рада; стали готовить постное кушанье, довольно, однако,
дорогое и утонченное.
Дорогой он промолвил лишь несколько коротеньких фраз о том, что оставил
маму с Татьяной Павловной, и проч.