Неточные совпадения
— Да вот, будто ты, да пан этот, — ребенок указал рукой на Зверженовского, — хватаете меня мохнатыми руками и
хотите стащить с собой в яму, оттуда тятенькин голос слышится, да
такой слезливый, и он будто, сидя на стрелах, манит меня к себе.
— Этого мы и в уме не
хотим держать! — прервал ее Василий Шуйский, ее личный враг, но и верный сын своей родины. — Разве его меч не налегал уже на наши стены и тела? Я подаю свой голос против этого,
так как служу отечеству.
— «Да я не
захочу встречаться с тобой, ты злей их облаиваешь», — сказал я ему, как отрезал, и
так сильно захлопнул за собой калитку, что ворота затряслись и окна задребезжали.
«Стало, вы одной шайки!» — больше не мог я выговорить слова, выбежал на перекресток и начал клич кликать: «Верные мои молодцы-сотоварищи, кто
хочет со мной рискнуть за добычею далеко, за Ново-озеро, к Божьим дворянам [
Так называли новгородцы литовских рыцарей.], того жду я под вечер в «Чертовом ущелье».
— Как! Да что это ты затеял? — подхватила Лукерья Савишна, пятясь от него и раскинув удивленно руками. — Зачем гасить светцы, да замолкать песням? Что ты ворожишь, или заклинать кого
хочешь в потемках?
Так ступай в свою половину, а в наши дела, жениха принимать, не мешайся.
— Видно, ты далеко на добычу
хочешь отшатнуться! Куда это? Что-то давно я вижу тебя
таким сумрачным и что-то обдумывающим, — спросил его белокурый.
Ты знаешь, как я ненавижу Чурчилу, и вот за что: до него я слыл на кулачном бою первым бойцом и удальцом, но он раз меня сшиб
так крепко, что я пролежал замертво целые сутки, а ты знаешь мой норов: али ему, али мне могила, без того жить не
хочу.
— Что? Не
хочешь вздувать огня? Вот дам я тебе затрещину,
так поневоле засветишь, как искры из глаз посыплются, — отвечал ей тоже полушепотом Савелий.
—
Хотя мы и не москвитяне, не земляки твои, однако
такие же русские, — сказал Назарий, —
такие же православные христиане, ходим с вами под одним небом, поклоняемся одному Богу, греемся почти одною кровью и баюкает нас одна мать — Русь святая.
Так говорили разумные мужи, но молодость не
хотела об этом и слушать.
— Мы и
так в ней не оставили камня на камне,
хотя и не спалили ее, как эту, — ответил Димитрий, указав рукою на погорелые Кулы.
— Мычнул, да и в попятную.
Так нет же, я выпытаю у тебя сознание. Вот как отпорю нагайкой, скажешься, нехотя весь рассыплется в словах! — сердито вскрикнул Иван, доставая нагайку, притороченную к седлу, и только что
хотел привести в исполнение свою угрозу, как кто-то из толпы закричал...
— А что, видно, за живое задело, господин рыцарь белого медведя?.. Ты, верно, и от него
хотел уйти, чтобы пожаловаться своему мечу,
так как вместо него у тебя на боку торчала колбаса, а через плечо висела фляга. Я, признаюсь, сам этого не видел, но мне рассказывал Бернгард.
— А я
хочу подарить фрейлейн Эмме ожерелье из львиных зубов — большая редкость в нашей стороне. А стрел
таких и луков я и не имею. Есть у меня лук…
— Простите меня, фон-Ферзен, и вы, фрейлейн Эмма, — начал Бернгард. — Я
так разгорячился, но, поверьте, драться бы не стал, иначе я рискнул бы получить вызов от всех благородных рыцарей за унижение нашего ордена — ломать копья с каким-нибудь мясником! Если он
хочет, мой оруженосец накажет его вместо меня.
Когда вы были ведомы Литвою и платили ей поголовную дань свою, я не обременял вас своею
такою же, но только истребовал законной доли своей, установленной веками, дедами и отцами нашими; вы же замышляли прежде и теперь сделаться отступниками от нее, стало быть и от меня, и
хотите опять предаться Литве, несмотря на завещание предков: блюсти повиновение законное старшему удельному князю Русскому.
— Не время угощаться мне, — отвечал Иоанн. — Не затем поднялся я в поход дальний, чтобы пировать пиры по дороге, если же
хотите доказать приязнь свою, то приготовьте мне воинов, чтобы вместе наказать нам непокорных новгородцев.
Хочу я
так поступать отныне со всеми открытыми и застенными врагами.
Фон-Ферзен почти с ненавистью посмотрел на говорившего. В зале раздался недовольный ропот, но к чести рыцарей надо все-таки сказать, некоторые,
хотя немногие, присоединились к мнению Бернгарда.
Если бы рыцари заметили движение русских и
захотели воспрепятствовать им в переправе, то могли бы очень легко это сделать,
так как соскочить в ров было делом нетрудным, а подняться на крутизну его сопряжено было с большим трудом.
— Мы с тобой всюду поспеем, — отвечал Димитрий. — Пусть голос наш заглушают на дворище Ярославлевом — мы и не взглянем на этот муравейник. Нас много, молодец к молодцу,
так наши мечи везде проложат себе дорожку. Усыплем ее телами врагов наших и
хотя тем потешим сердце, что это для отчизны. А широкобородые правители наши пусть толкуют про что знают, лишь бы нам не мешали.
— Что это, еще, что ли, испытание? — воскликнул Чурчило. — Только я его не
хочу выдерживать, — и опять отпихнул сосуд
так, что часть жидкости пролилась на пол.
— Не посмотрел бы я ни на что, — отвечал ему Иоанн, — сам бы сжег ваш город и закалил бы в нем праведный гнев мой смертью непокорных, а после залил бы пепел их кровью, но я не
хочу ознаменовать начало владения моего над вами наказанием. Встань, храбрый юноша. Если ты
так же смело будешь защищать нынешнего государя своего, как разбойничал по окрестностям и заслонял мечом свою отчизну, то я добрую стену найду в плечах твоих. Встань, я всех вас прощаю!
Призывая художников для украшения столицы и для успехов воинского искусства, он
хотел единственно великолепия и другим иностранцам не заграждал пути в Россию, но только
таким, которые могли служить ему орудием в делах торговых или посольских — любил изъявлять им только милость, как пристойно великому монарху, к чести, не к унижению собственного народа.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе
хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не
хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Хлестаков. Нет, на коленях, непременно на коленях! Я
хочу знать, что
такое мне суждено: жизнь или смерть.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые
так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в
таком месте неприлично… Я и прежде
хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не
хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты
так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.