Неточные совпадения
— А кто их
знает. Я окромя тебя, да
князя Василия Ивановича, никого не
знаю. Вишь, ходят все ночью, как тати.
— Вот то-то, боярин, сами вы напросились на нелюбое слово. Я говорил, что на всякого не приберешь нравную весть. Однако за что же ты застеняешь крамольников, — они кругом виноваты, в них, видно, и кровинки русской нет, а то бы они не променяли своих на чужих, не стали бы якшаться да совет держать с иноверною Литвою! Мы холопы, а тоже кое-что смекаем; я не один, вся Москва
знает, о чем теперь помышляет
князь наш.
Ты
знаешь, как чествуют имя мое, имя Назария, и доныне в Новгороде Великом, и в Пскове соседнем, и у латышей [Ливонцы — название того времени.] с тех пор, как зарубил я на воротах Нейгаузена православный крест, даже самой Москве не неведом я, когда великий
князь Иоанн припер ономнясь наш город копьями да бердышами несметной своей рати, — я не последний подавал голос на вече, хотя последний произнес его на казнь славного изменника Упадыша — вечная ему память…
— Ну, да… послушай, — прервал его Назарий, — всем я был доволен, на душе светло, на сердце легко, да только вот сьякшался с тобою, и думаешь ты, не
узнал я, что нашептывал тебе московский наместник, как одарил тебя щедро великий
князь в Москве. Он наметил тебя на поклон к нему как вечевого дьяка,
зная, что звание это почетно. Так-то, хоть от рук твоих не пахнет, но я
знаю, что они давно уже смазаны московским золотом.
Угощение народа началось. Назарий заметил между сановниками, сопровождавшими возок великого
князя Иоанна,
князя Стригу-Оболенского, и последний, также
узнав его в толпе, протолкался к нему и, заключая его в свои объятия, изумленно спросил...
До него
князья московские, начиная с Ивана Даниловича Калиты, и московский народ, словно молча, не понимая друг друга, трудились над освобождением от татар, и в этой молчаливой работе, в этой тайне, которую
знали все, но и друг другу не высказывали, — чувствовали свою силу и свое превосходство над жителями прочих русских областей, которые жили сами по себе, а об общем деле не помышляли и тяготы его не несли, каковы были, например, новгородцы.
Великий
князь,
узнав об этом, прислал из Москвы гонца с требованием удовлетворения, но они его отослали без ответа.
Псковитяне предложили новгородцам свое посредничество между ними и великим
князем, но совет новгородский им отвечал: «Если вы добросовестны и нам не вороги, а добрые соседи, то вооружайтесь и станьте за нас против самовластия московского, а кланяться вашему владыке не хотим, потому что считаем это дело зазорным, да и ходатайства вашего не желаем, а коли вы согласны на наше предложение, то дайте
знать и мы сами будем вам всегда верны и дружественны».
Это не устрашило новгородцев, они надеялись на собственные свои силы и на мужество всегда могучих сынов святой Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали на вече никого из московских сановников. В это время король польский прислал в Новгород послом своего воеводу,
князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей. Зачем было прислано это посольство, долго никто не
знал, тем более, что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание от заезжих гостей.
Тебе еще мало ведомо
князь наш, но когда сам
узнаешь, кого нам послал Господь в лице его, то возрадуешься и совершенно успокоишься.
Удивленные бояре столпились вокруг
князя Стриги-Оболенского, ожидая
узнать от него подробности и цель приезда новгородских представителей.
В то время, когда в замке Гельмст рыцари ордена меченосцев с часу на час ждали набега новгородских дружинников; в то время, когда в самом Новгороде, как мы уже
знаем, происходили смуты и междоусобия по поводу полученного от московского
князя неожиданного запроса, а благоразумные мужи Великого Новгорода с трепетом за будущее своей отчизны ждали результата отправленного к великому
князю ответа, — посмотрим, что делалось тогда в самой Москве.
—
Знаю и тех, кто одной рукой обнимает, а другой замахивается. Я жду воинов ваших к делу, которое скоро начнется, — с ударением заметил великий
князь.
—
Знайте же, — отвечал великий
князь, — вечевой колокол ваш замолкнет навеки, и будет одна власть судная государева. Я буду иметь здесь волости и села, но, склонясь на мольбы народа, обещаю не выводить людей из Новгорода, не вступаться в отчины бояр и еще кое-что оставить по старине.
Сама Марфа соглашалась на сдачу города, с условием, чтобы суд оставался по-старине. Это условие служило ей безопасностью, но,
узнав непреклонность великого
князя, снова стала восстановлять против него народ. Голос ее, впрочем, потерял большую часть своей силы ввиду вражды ее с Чурчилою, боготворимым народом, который называл его кормильцем Новгорода, так как он не раз отбивал у москвитян обозы с провиантом.
Неточные совпадения
— Слыхал, господа головотяпы! — усмехнулся
князь («и таково ласково усмехнулся, словно солнышко просияло!» — замечает летописец), — весьма слыхал! И о том
знаю, как вы рака с колокольным звоном встречали — довольно
знаю! Об одном не
знаю, зачем же ко мне-то вы пожаловали?
Искали, искали они
князя и чуть-чуть в трех соснах не заблудилися, да, спасибо, случился тут пошехонец-слепород, который эти три сосны как свои пять пальцев
знал. Он вывел их на торную дорогу и привел прямо к
князю на двор.
— Не
знаешь ли, любезный рукосуюшко, где бы нам такого
князя сыскать, чтобы не было его в свете глупее? — взмолились головотяпы.
Каким образом об этих сношениях было узнано — это известно одному богу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том
князю Куракину во время одного из своих petits levе́s. [Интимных утренних приемов (франц.).] И вот в одно прекрасное утро Глупов был изумлен,
узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, и что из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.
Парамошу нельзя было
узнать; он расчесал себе волосы, завел бархатную поддевку, душился, мыл руки мылом добела и в этом виде ходил по школам и громил тех, которые надеются на
князя мира сего.