Неточные совпадения
Князь Никита в коротких словах стал рассказывать ему устав этого нового, до того
времени неизвестного в России, учреждения особых
царских телохранителей.
«Что же, что опальный, не век ему опальным быть… Да и чем виноват он, если даже, по-ихнему, виноват был князь Никита? Тем только, что он его сын?.. Но ведь это нелепость!.. Можно выбрать
время, когда царь весел, и замолвить слово за несчастного. Надо будет попросить брата, тот на это мастер, — меня мигом тогда перед государем оправил и его
царскую милость рассмешил…» — рассуждал порою мысленно князь Василий.
— А с чего же, великий государь, он его столько
времени у себя хоронил и тебе не докладывал? Да и сам князь Никита не мог не знать, кто живет в доме его брата. Так с чего же он твою
царскую милость не осведомил? Значит, был у них от тебя тайный уговор — скрыть до
времени сына крамольника.
В то
время, когда в московских
царских палатах происходила вышеописанная сцена, в хоромах князя Василия приготовлялись к встрече царя и гостей из Александровской слободы.
Как, потративши столько ума и хитрости, чтобы быть, не поступая в опричину, одним из первых
царских слуг, почти необходимым за последнее
время для царя человеком, облеченным силою и возможностью спасать других от
царского гнева, давать грозному царю указания и советы, играть почти первенствующую роль во внутренней и внешней политике России, и вдруг, в несколько часов, именно только в несколько часов, опередивши царя, ехавшего даровать великую милость свою в доме его брата, ехавшего еще более возвеличить их славный род, потерять все, проиграть игру, каждый ход которой был заранее всесторонне обдуман и рассчитан!
Некоторые московские смельчаки, еще во
время пребывания „
царского колдуна“ в Москве, из любопытства решились поглядеть в окно басурманского жилья, но то, что представлялось в этом жилье их испуганным взорам, навсегда отбивало охоту к дальнейшему любопытству.
Эта, окончившаяся пагубно и для Новгорода, и для самого грозного опричника, затея была рассчитана, во-первых, для сведения старых счетов «
царского любимца» с новгородским архиепископом Пименом, которого, если не забыл читатель, Григорий Лукьянович считал укрывателем своего непокорного сына Максима, а во-вторых, для того, чтобы открытием мнимого важного заговора доказать необходимость жестокости для обуздания предателей, будто бы единомышленников князя Владимира Андреевича, и тем успокоить просыпавшуюся по
временам, в светлые промежутки гнетущей болезни, совесть царя, несомненно видевшего глубокую скорбь народа по поводу смерти близкого
царского родича от руки его венценосца, — скорбь скорее не о жертве, неповинно, как были убеждены и почти открыто высказывали современники, принявшей мученическую кончину, а о палаче, перешедшем, казалось, предел возможной человеческой жестокости.
Неточные совпадения
Марья Ивановна благополучно прибыла в Софию и, узнав на почтовом дворе, что Двор находился в то
время в
Царском Селе, решилась тут остановиться.
Он знал все, о чем говорят в «кулуарах» Государственной думы, внутри фракций, в министерствах, в редакциях газет, знал множество анекдотических глупостей о жизни
царской семьи, он находил
время читать текущую политическую литературу и, наскакивая на Самгина, спрашивал:
У ней именно как раз к тому
времени сократили ее жениха и увезли под опеку в
Царское, да еще взяли и ее самое под опеку.
Хлопнув себя по лбу и даже не присев отдохнуть, я побежал к Анне Андреевне: ее не оказалось дома, а от швейцара получил ответ, что «поехали в
Царское; завтра только разве около этого
времени будут».
Хотя старый князь, под предлогом здоровья, и был тогда своевременно конфискован в
Царское Село, так что известие о его браке с Анной Андреевной не могло распространиться в свете и было на
время потушено, так сказать, в самом зародыше, но, однако же, слабый старичок, с которым все можно было сделать, ни за что на свете не согласился бы отстать от своей идеи и изменить Анне Андреевне, сделавшей ему предложение.