Неточные совпадения
Паче же исполняти ми не сумняся и не мотчав всякое
царское веление, ни на лица зря, ни отца ни матери, ни
брата, ни искренние подружия…
— А ты говори, да не заговаривайся: царь казнит изменников да себе супротивников, жестоко казнит, нечего греха таить, а кто в его
царской милости, так по-царски и милует… Брат-то нашего, князь Никита, при царе-батюшке первый человек после опричников… Надо, значит, к нему да к князю Василию приступать оглядываясь! Не слетит их голова — своей поплатишься. К тому же, с Малютою тот и другой дружат чинно.
В редкие же появления свои перед «светлые
царские очи» он был принимаем грозным владыкою милостиво, с заслуженным почетом и вниманием. Было ли это со стороны Иоанна должною данью заслугам старого князя — славного военачальника, или князь Василий был этим обязан своему
брату, князю Никите, сумевшему, не поступивши в опричину, быть в великой милости у царя за свой веселый нрав, тактичность ловкого царедворца и постоянное добровольное присутствие при его особе в слободе и в столице, — неизвестно.
С облегченным сердцем, почти радостный выехал на другой день князь Василий, простившись с
братом, в Москву. За ним, на особой телеге, в деревянной клетке, везли двух великолепных борзых собак —
царский подарок.
Покойный батюшка мой, не желая накликать
царский гнев на монастырскую
братию, решился выйти к кромешникам из потайной кельи; но перед этим решительным шагом передал мне этот перстень со словами: «Если ты, сын мой, останешься без крова, пойди к князю Василию Прозоровскому и покажи ему этот перстень — его подарок мне в лучшие годы нашей молодости; он добр и великодушен и не даст погибнуть сыну своего друга…
«Что же, что опальный, не век ему опальным быть… Да и чем виноват он, если даже, по-ихнему, виноват был князь Никита? Тем только, что он его сын?.. Но ведь это нелепость!.. Можно выбрать время, когда царь весел, и замолвить слово за несчастного. Надо будет попросить
брата, тот на это мастер, — меня мигом тогда перед государем оправил и его
царскую милость рассмешил…» — рассуждал порою мысленно князь Василий.
— Благодарить тебе меня не за что — я забочусь о счастии вас обоих. Вернусь в Москву, буду бить челом государю о твоем прощении, о снятии опалы с рода твоего; не поможет моя стариковская просьба —
брата Никиту умолю, любимца
царского, а тебя от
царского гнева вызволю…
— Докажу, великий государь, только яви божескую милость, выслушай, и по намеднешнему, когда в слободе еще говорить я тебе начал, не гневайся… Тогда еще сказал я тебе, что ласкаешь ты и греешь крамольников. Хитрей князя Никиты Прозоровского на свете человека нет: юлит перед твоею
царскою милостью, а может, и чарами глаза тебе отводит, что не видишь, государь, как
брат его от тебя сторонится, по нужде лишь, али уж так, по братнему настоянию, перед твои
царские очи является…
— А с чего же, великий государь, он его столько времени у себя хоронил и тебе не докладывал? Да и сам князь Никита не мог не знать, кто живет в доме его
брата. Так с чего же он твою
царскую милость не осведомил? Значит, был у них от тебя тайный уговор — скрыть до времени сына крамольника.
— Что же это значит,
брат? Шутка, что ли, над верным слугой? Глумление над ранами моими, над кровью, пролитой за царя и за Русь-матушку? Али может, на самом деле царю сильно занедужилось и он, батюшка, к себе Владимира потребовал!.. Только холоп-то этот подлый не так бы
царскую волю передал, кабы была она милостивая, — почти прошептал князь Василий.
Как, потративши столько ума и хитрости, чтобы быть, не поступая в опричину, одним из первых
царских слуг, почти необходимым за последнее время для царя человеком, облеченным силою и возможностью спасать других от
царского гнева, давать грозному царю указания и советы, играть почти первенствующую роль во внутренней и внешней политике России, и вдруг, в несколько часов, именно только в несколько часов, опередивши царя, ехавшего даровать великую милость свою в доме его
брата, ехавшего еще более возвеличить их славный род, потерять все, проиграть игру, каждый ход которой был заранее всесторонне обдуман и рассчитан!
— Так… своею… перед твоими очами, государь, — невозмутимо отвечал Малюта. — При мне не раз похвалялся он тебе, что хоть и не записан в опричину, а верней его ты не сыщешь будто бы слуги, так вот, пусть и докажет он, что исполнит «не сумняся и молчав всякое
царское веление, ни на лица зря, ни отца, ни матери, ни
брата», как в присяге нашей прописано.
Сам великий государь показал нам пример ее; с сокрушенным сердцем, со слезами отчаяния на глазах, предал он смерти своего ближайшего родственника — князя Владимира Андреевича, уличенного в том, что, подкупив
царского повара, он замышлял отравить царя, а твой
брат должен был дать для того нужное зелье, которое и найдено в одном из подвалов его дома…
Иоанн торжественно прочел слова присяги, с особенным ударением произнося слова: «Паче же исполняти ми не сумняся и не мотчав всякое
царское веление, ни на лица зря, ни отца, ни матери, ни
брата…», и вручил нож.
Неточные совпадения
«Она — в
Царское и, уж разумеется, к старому князю, а
брат ее осматривает мою квартиру! Нет, этого не будет! — проскрежетал я, — а если тут и в самом деле какая-нибудь мертвая петля, то я защищу „бедную женщину“!»
— Конечно, ежели рассудить, то и за обедом, и за ужином мне завсегда лучший кусок! — продолжал он, несколько смягчаясь, — в этом онмне не отказывает! — Да ведь и то сказать: отказывай,
брат, или не отказывай, а я и сам возьму, что мне принадлежит! Не хотите ли, — обратился он ко мне, едва ли не с затаенным намерением показать свою власть над «кусками», — покуда они там еще режутся, а мы предварительную! Икра, я вам скажу, какая! семга…
царская!
Исполняя обещание, данное Максиму, Серебряный прямо с
царского двора отправился к матери своего названого
брата и отдал ей крест Максимов. Малюты не было дома. Старушка уже знала о смерти сына и приняла Серебряного как родного; но, когда он, окончив свое поручение, простился с нею, она не посмела его удерживать, боясь возвращения мужа, и только проводила до крыльца с благословениями.
Игумен и вся
братия с трепетом проводили его за ограду, где
царские конюха дожидались с богато убранными конями; и долго еще, после того как царь с своими полчанами скрылся в облаке пыли и не стало более слышно звука конских подков, монахи стояли, потупя очи и не смея поднять головы.
Хоть ты и
царский регент, а я,
брат, нет… шалишь… поступай у меня по закону, а не хочешь по закону, так адью, мое почтенье.