Неточные совпадения
—
Не наговорились за день-то, полуношницы! Ночь на дворе, добрые люди третий сон видят, а они, как басурманки какие, после молитвы ни
весть о
чем перешептываются! Уймитесь вы, неугомонницы!..
Старушка Панкратьевна была права, утверждая,
что они «после молитвы ни
весть о
чем перешептываются». Далеко
не божественного касались их девичьи задушевные разговоры среди ночной тишины.
Не спуская с княжны пытливого взгляда своих горящих глаз, начала Таня передавать ей узнанную ею новость о том,
что Яков Потапович подкидыш, найденный под забором княжеского сада у калитка, которая
ведет на берег Москвы-реки.
С злобною радостью встретила она
весть,
что он
не велика птица,
не боярин именитый, а невесть кто, без роду и племени.
Эта последняя
весть достигла лесных чащ, многочисленных в то время на земле русской, где укрывались разного рода беглые «лихие люди», сплотившиеся в правильно организованные шайки и наводившие на мирных поселян и городских обывателей страх,
не меньший,
чем там и сям появлявшиеся с окраин татарские полчища.
Сметливый Кудряш, хотя и
не понял возгласа Яковлева, но сообразил,
что встретился с недоброжелателем своего бывшего благодетеля, а потому и
повел речь в надлежащем тоне.
Там он обменялся своим сердцем с одной из сенных девушек молодой княжны — полногрудой белокурой и голубоокой Машей, той самой, если помнит читатель, которая, в день приезда князя Никиты к брату с невеселыми
вестями из Александровской слободы, подшучивала над Танюшей,
что она «
не прочь бы от кокошника», и получила от цыганки достодолжный отпор.
Вспоминает царь,
что когда посланные с этою головою принесли ее сверженному митрополиту, заточенному в Николаевской обители, и сказали, как
велел Иоанн: «Се твой любимый сродник;
не помогли ему твои чары», Филипп встал, взял голову, благословил ее и возвратил принесшему.
— Где поймать, улизнул!.. Да
не до того и было: тебя подняли чуть
не мертвого, — исполать Панкратьевне,
что выправила, опять молодцом стал, хоть сейчас под венец
веди, — улыбнулся князь доброю улыбкою.
— Так
не знаешь, о
чем я речь
поведу и зачем познакомил я тебя вчера с князем Владимиром?
Письмо брата далеко
не утешило князя Василия, хоть он, по правде сказать, и
не ожидал от него особого утешения, тем
не менее он
не упал духом и приказал собираться в Москву. Послав гонца
велеть приготовить хоромы, князь
не оставил мысли — по приезде, уже на словах посоветовавшись с братом, явиться к царю с челобитьем, тем более,
что брат
не отказался помочь ему, а только уведомлял,
что, по его мнению, это будет трудно, а главное — опасно.
—
Не таюсь я перед тобой, великий государь!
Что за глаза, то и в глаза скажу… Спокойствие твое и государства твоего мне дороже жизни моей нестоящей, и гибель твоя и разорение русского царства страшнее гнева твоего… Казнить хоть
вели, а говорить
что надо буду…
— Положительных доказательств нет, на душу и греха брать
не буду, — отвечал Малюта; — да
не в этом и дело, великий государь, времена-то переживаются тяжелые и милость-то ноне надо оказывать
не так, сплеча, а с опаскою: семь раз отмерить, а потом уж и отрезать: мне
что, о тебе, великий царь, душою томится твой верный раб. Вести-то идут отовсюду нерадостные…
Не до свадеб бы боярам, помощникам царя.
— Бог
весть, батюшка-князь. С
чего приключилося: ежели с глазу, то легче, а ежели с порчи —
не в пример тяжелей… А я смекаю,
что с порчи, потому я ее с уголька спрыснула, святой водой окропила, и кабы с глазу, давно бы прошло, а тут нет, все пуще… Надо будет теперь ее эроей [Травой от порчи. — (Прим. автора)] обкурить, натереть, да и в нутро испить дать, может, и полегчает, Господь милостив! Ты-то себя
не тревожь, князь-батюшка!
— Царь, слышно, усомнился,
что он знатного рода. «Среди русских бояр есть изменники и крамольники, но нет и
не было доносчиков», — сказал, как слышно, великий государь по прочтении последнего пыточного свитка, и приказал ему более
не докучать этим делом, а князя Воротынского
велел казнить вместе с придорожными татями.
—
Не велел ты докучать себя делом князя Воротынского, а он между тем дал важные показания: он раскрыл целый адский замысел князя Владимира Андреевича, главным пособником которого является князь Василий Прозоровский. Замыслил он извести тебя, государь, и зелья для того припасены в амбарах князя… Я взял на себя смелость без твоей воли, государь, и сейчас только
что послал приставов обыскать эти амбары без шума, без огласки, так как князь Владимир, царство ему небесное, точно указал и место, где они хранятся.
— Пусть сам он, сказал великий государь, — продолжал Малюта, — накажет низкого лгуна, отрекшись от него, как от брата, доказавши тем мне свою верность… Как древле Господь, Царь небесный,
повелел Аврааму заколоть сына своего Исаака, так ныне и я, царь земной,
повелю ему заколоть брата его, и этим, так же как Господь Авраама, испытаю его послушание воли моей… Как думаешь, Лукьяныч, спросил меня государь,
не обманусь ли я в нем? Заступился я тут за тебя и уверил царя-батюшка,
что не выйдешь ты из воли его.
«Впрочем, он
не сказал бы. Да и
чем теперь могу я помочь ей и брату? Самому-то только впору живым уйти, — успокоил он самого себя. — А как на самом деле заколоть его
велит своими руками?»
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну
что ты? к
чему? зачем?
Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну
что ты нашла такого удивительного? Ну
что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь
вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать,
что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если
что,
велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, —
не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!»
Приготовь поскорее комнату для важного гостя, ту,
что выклеена желтыми бумажками; к обеду прибавлять
не трудись, потому
что закусим в богоугодном заведении у Артемия Филипповича, а вина
вели побольше; скажи купцу Абдулину, чтобы прислал самого лучшего, а
не то я перерою весь его погреб.
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… //
Не стала я тревожиться, //
Что ни
велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки.
Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог
весть с
чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина //
Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, //
Что уж давно
не барская, // А наша полоса!