Неточные совпадения
— Подождать,
брат, надо и не то еще будет! — снова заговорил Малюта. — Откликнется еще не так Прозоровскому обида моя! Сам жив не останусь, а придумаю ему такую
казнь, от которой содрогнется сам царь Иоанн Васильевич!
— Невозбранно
казнить изменников опалою, смертию, лишением достояний, без всяких претительных докук со стороны духовенства… — тихо, наклонившись к самому уху
брата, проговорил князь Никита.
Не то, видел он, делалось с его
братом, князем Василием, выражение лица которого так испугало его, что он, отвращая могущую произойти катастрофу, решился удалить
брата с места
казни.
— А ты говори, да не заговаривайся: царь
казнит изменников да себе супротивников, жестоко
казнит, нечего греха таить, а кто в его царской милости, так по-царски и милует… Брат-то нашего, князь Никита, при царе-батюшке первый человек после опричников… Надо, значит, к нему да к князю Василию приступать оглядываясь! Не слетит их голова — своей поплатишься. К тому же, с Малютою тот и другой дружат чинно.
Так думал князь Никита, сидя рядом с
братом в просторных пошевнях, с низко опущенною на грудь головою. К этим мыслям еще примешивался страх. Князь Василий не ошибался, его
брат был на самом деле малость трусоват. Картины виденных им зверских
казней неотступно стояли в его уме.
К примеру взять князя Никиту: хотя он и одного отродья, а слова против него не молвлю; может, по любви к
брату да слабости душевной какое касательство до дела этого и имеет, но я первый буду пред тобой его заступником; сам допроси его, после допроса
брата, уверен я, что он перед тобой очистится; а коли убедишься ты воочию, что
брат его доподлинно, как я тебе доказываю, виноват кругом, то пусть князь Никита вину свою меньшую с души своей снимет и
казнит перед тобой, государь, крамольника своею рукою.
Неточные совпадения
— Ты сама чувствуешь, бабушка, — сказала она, — что ты сделала теперь для меня: всей моей жизни недостанет, чтоб заплатить тебе. Нейди далее; здесь конец твоей
казни! Если ты непременно хочешь, я шепну слово
брату о твоем прошлом — и пусть оно закроется навсегда! Я видела твою муку, зачем ты хочешь еще истязать себя исповедью? Суд совершился — я не приму ее. Не мне слушать и судить тебя — дай мне только обожать твои святые седины и благословлять всю жизнь! Я не стану слушать: это мое последнее слово!
— Спасибо! Мне только ваших слез надо. А все остальные пусть
казнят меня и раздавят ногой, все, все, не исключая никого! Потому что я не люблю никого. Слышите, ни-ко-го! Напротив, ненавижу! Ступайте, Алеша, вам пора к
брату! — оторвалась она от него вдруг.
— Иване! не выберу я ему скоро
казни; выбери ты сам ему
казнь!» Долго думал Иван, вымышляя
казнь, и наконец, сказал: «Великую обиду нанес мне сей человек: предал своего
брата, как Иуда, и лишил меня честного моего рода и потомства на земле.
Раз кто-то крикнул во дворе: «Ведут!..» Поднялась кутерьма, прислуга выбегала из кухни, бежали горничные, конюха, бежали соседи из переулка, а на перекрестке гремели барабаны и слышался гул. Мы с
братом тоже побежали… Но оказалось, что это везли для
казни на высокой телеге арестанта…
— Кто против этого, князь. На то он царь, чтобы карать и миловать. Только то больно, что не злодеев
казнили, а всё верных слуг государевых: окольничего Адашева (Алексеева
брата) с малолетным сыном; трех Сатиных; Ивана Шишкина с женою да с детьми; да еще многих других безвинных.