Неточные совпадения
—
Будь ты проклята!.. —
падая, успела крикнуть мать и уже через минуту лежала без сознания.
В этот самый момент
была ошеломлена сильным ударом в бок Дарья Николаевна, пошатнулась и чуть не
упала под ноги толпы, если бы ее не поддержал этот неизвестный, как из земли выросший мужчина.
Отправившись, как это делала всегда после обеда, отдыхать, она не улежала и пяти минут, вскочила и стала ходить нервными шагами по своей спальне. Кругом все
было тихо. В доме все
спало послеобеденным сном. Эта тишина, как ни странно, еще более раздражала Дарью Николаевну.
Бирон, после трехнедельного регентства,
попал с родней в Пелым, где он и поселился с женой, сыновьями, дочерью, пастором и врачом, в домике, план которого
был начертан самим Минихом.
Он подошел к большому, крытому красным сафьяном дивану, стоявшему напротив роскошной кровати с красным же атласным балдахином, кровати, на которой он только что провел бесонную ночь, и грузно опустился на него. Кругом все
было тихо. В доме еще все
спали.
Она прошла мимо него и села в кресло, стоявшее у одного из окон за ее рабочим столиком. Сначала он прямо
был ошеломлен ее речами, но затем стремительно бросился к ней и
упал перед ней на колени. Она смотрела на него сверху вниз в полоборота головы.
Из всех трех главных действующих лиц нашего правдивого повествования долго не
спала эту ночь только Дарья Николаевна Иванова. Нравственная ломка, которую она совершила над собою при приеме тетки своего жениха, вызвала целую бурю злобы в ее сердце. Она понимала, кроме того, что начав эту игру, ей придется продолжать ее в будущем, начиная с завтрашнего дня, когда надо
будет явиться к этой «превосходительной карге», как она мысленно продолжала называть Глафиру Петровну, на ее «проклятый обед».
— И с чего это мне за последнее время так худо, Дашенька, ума не приложу… Жжет все нутро огнем, так и
палит… Жажда такая, что не приведи Господи, утолить не могу… А кажись ничего не
ем такого вредного, вот и у тебя все легкое…
На постели лежал труп Глафиры Петровны Салтыковой. Лицо ее
было совершенно спокойно, точно она
спала, и лишь у углов губ виднелась кровавая пена. Дарья Николаевна отерла ее простыней и, приподняв мертвую голову «тетушки-генеральши», быстро подложила под нее подушку, затем бросилась к двери с криком...
Лет за двенадцать до времени нашего рассказа, а именно до 1750 года, Петр Ананьев в поздний зимний вечер, в то время, когда на дворе бушевала вьюга, нашел на своем пустыре полузамерзшего мальчонку лет пяти, одетого в рваные лохмотья. Откуда забрел на пустырь юный путешественник — неизвестно, но Петр Ананьев забрал его к себе в избу, отогрел,
напоил и накормил, и уложил
спать. На утро, когда мальчик проснулся, старик вступил с ним в разговор.
Вот что Петр Ананьев рассказывал Кузьме в долгие зимние вечера при свете лучины. Лет с тридцать тому назад, двадцатилетним парнем привезен он
был из деревни в Москву на господский двор помещика Филимонова. С молодых лет обнаружилась в Петьке, — как звали его тогда, — склонность к воровству: что плохо лежало у господина его или соседей, все
попадало в руки расторопного и наблюдательного Петьки.
Ломаным русским языком, долго проживавший в Москве — он прибыл в царствование Алексея Михайловича — Краузе объяснил Петру Ананьеву, что нашел его на улице, недалеко от дома, в бесчувственном состоянии и перетащил к себе и стал расспрашивать, кто он и что с ним. Петр Ананьев хотел
было пуститься в откровенность, но блеснувшая мысль, что его отправят назад к помещику, оледенила его мозг, и он заявил попросту, что он не помнит, кто он и откуда
попал к дому его благодетеля. Немец лукаво улыбнулся и сказал...
Всю, как
есть, ноченьку не
спала я, а сегодня к тебе и прибежала…
Промахнувшись, она не
попала ей по голове, а по плечу, а
быть может она и не метила.
За панихидою присутствовали все дворовые. Не
было только Кузьмы Терентьева. Он продолжал
спать мертвым сном.
Кузьма Терентьев бросился на Фимку, приподнял ее одной рукой за шиворот, а другой стал срывать с нее одежду. Обнажив ее совершенно, он снова бросил ее на пол, схватил самый толстый кнут и стал хлестать ее им по чем
попало, с каким-то безумным остервенением. Страшные вопли огласили погребицу. Но в этих воплях слышен
был лишь бессвязный крик, ни просьбы о пощаде, ни даже о жалости не
было в них.
Последняя,
попав неожиданно в фавор, сидела ни жива, ни мертва около грозной барыни, старавшейся
быть печальной.
Когда Тютчев, двадцати лет, окончил курс, вышел из училища, то, наведя справки, о своих отце и матери, узнал, что они давно умерли. Он поступил на службу сперва в Петербург, затем
был переведен в Москву, где состоял при московском главнокомандующем, как называли тогда генерал-губернаторов, получал очень маленькое жалованье и жил тихо и скромно, не подозревая, что имя его
попадет в историю, рядом с именем «людоедки».
— Оставь ты меня, Тамара Абрамовна, с этими московскими сплетнями… Довольно я их и не от тебя слышал…
Напали на бедную, еще когда она
была в девушках, я один за нее тогда доброе слово замолвил…
— Убери эту
падаль! — сказала она явившейся горничной, черноволосой Татьяне. — Пока она не отдохнет, ты
будешь служить мне.
В Москву назначен
был главнокомандующим родной племянник мужа Дарьи Николаевны, светлейший князь Николай Иванович Салтыков, над Москвой пронеслась чума, сопровождавшаяся народным бунтом, жертвою которого
пал архиепископ Амвросий,
был привезен и казнен на Болоте Емельян Пугачев. Умерла Екатерина. Промелькнуло короткое царствование Павла Петровича и, наконец, вступил на престол Александр I.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не
спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься
спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в сердце.
К нам земская полиция // Не
попадала по́ году, — // Вот
были времена!
Пир кончился, расходится // Народ. Уснув, осталися // Под ивой наши странники, // И тут же
спал Ионушка // Да несколько упившихся // Не в меру мужиков. // Качаясь, Савва с Гришею // Вели домой родителя // И
пели; в чистом воздухе // Над Волгой, как набатные, // Согласные и сильные // Гремели голоса:
Ой, страшно
будет спать!..