— Вестимо дело, матушка, не наше это дело… Я так, к слову только; если подьячие-то в монастырь дорожки протопчут, тоже будет дело не хвали… Видела я раз, такое дело было тут, годов назад тридцать… —
начала снова Агния, но снова была резко остановлена игуменьей.
— И как это вы тут, умники-разумники, ничего про такие дела не слыхивали… —
начала снова императрица после довольно продолжительной паузы. — Или вас это не занимало? По стопам Бирона, по стопам Эрнеста Карловича шли… Что-де нам Россия… Провались она хотя в тар-тарары?.. Было бы нам хорошо…
Неточные совпадения
— Не осуждай, дочь моя, не суди да не судима будешь, —
начала было своим металлическим голосом игуменья, но вдруг оборвала свою речь, увидев, что несчастная девушка
снова была в забытье.
Склад жизни «чертова гнезда», как
снова иногда
начали называть домик Ивановых соседи, конечно, не был тайной для последних.
— Да разрази меня Господи, чтобы мне не сойти с этого места… —
начала было
снова божиться Фелицата, но была остановлена генеральшей.
Глафира Петровна продолжала разлагольствовать на эту тему, как это всегда бывает с больными старухами, для которых болезнь их является всегда неистощимой и главной темой разговора. Она останавливалась, отдыхала и
снова начинала жаловаться на свое положение, на то, что дни ее сочтены. Дарья Николаевна сперва старалась ее разубедить в тяжелых предчувствиях, но затем замолчала, видя, что генеральша в этих именно жалобах находит для себя удовольствие.
Человек предполагает и то, и другое, ему кажется все это так легко, так исполнимо, но приближается момент
начала действия и перед все как будто решившим, обдумавшим мельчайшие подробности плана человеком план этот лежит
снова неразрешимой трудной задачей.
Салтыков за последнее время
снова начал сильно прихварывать, к великому огорчению Фимки, ухаживавшей за ним, как за малым ребенком и тем даже возбуждавшей ревнивые подозрения Кузьмы Терентьева, от которого, конечно, не были тайной толки дворни, называвшей заочно Афимью «барской барыней».
Кузьма Терентьев проснулся лишь ранним утром. Солнце только
начало бросать свои первые лучи из-за горизонта. Несмотря на то, что голова его была несколько свежее, он все окинул вокруг себя удивленным взглядом. Вдруг все события последних двух дней восстали с роковой ясностью в его памяти. Кровь
снова прилила к его голове. Он весь задрожал.
— Что это, я вас спрошу, сударь, — помолчав,
начал снова Андрей, — вот только бы не осердить мне вас, боюсь, барин.
Наконец, любезный друг, я получил письма от Марьи Николаевны. Давно мне недоставало этого утешения. Она обещает писать часто. Ты, верно, с Трубецкими в переписке; следовательно, странно бы мне рассказывать отсюда, что делается в соседстве твоем. Меня порадовало известие, что Сутгова матушка к нему
начала снова писать попрежнему и обеспечила их будущность; это я узнал вчера из письма Марьи Казимировны — невольно тебе сообщаю старую весть, может быть, давно уже известную.
— Я не знаю. Если есть средства
начинать снова на иных, простых началах, так начинать. — Когда я говорил с вами больной, я именно это разумел.
Неточные совпадения
Когда фантастический провал поглощал достаточное количество фантастических теней, Угрюм-Бурчеев, если можно так выразиться, перевертывался на другой бок и
снова начинал другой такой же сон.
Перед утром стала она чувствовать тоску смерти,
начала метаться, сбила перевязку, и кровь потекла
снова.
Бабенка и маленькие Чичонки
начали ему
снова представляться.
— Раз нам не везет, надо искать. Я, может быть,
снова поступлю служить — на «Фицроя» или «Палермо». Конечно, они правы, — задумчиво продолжал он, думая об игрушках. — Теперь дети не играют, а учатся. Они все учатся, учатся и никогда не
начнут жить. Все это так, а жаль, право, жаль. Сумеешь ли ты прожить без меня время одного рейса? Немыслимо оставить тебя одну.
— Чем, чем я возблагодарю вас! —
начала было Пульхерия Александровна,
снова сжимая руки Разумихина, но Раскольников опять прервал ее.