Неточные совпадения
— Вестимо
дело, матушка, не наше это
дело… Я так, к слову только; если подьячие-то в монастырь дорожки протопчут, тоже будет
дело не хвали… Видела я раз, такое
дело было тут,
годов назад тридцать… — начала снова Агния, но снова была резко остановлена игуменьей.
В
год нашего рассказа, в Ильин
день, Николай Митрофанов и Кудиныч, чуть начало светать, отправились по грибы за деревню Мытищи, близ которой был густой, непроходимый бор, памятником которого сохранился до нашего времени один вышеназванный нами «вяз», воспетый Мерзляковым.
Современники в то и последующее описываемое нами время смотрели на зарождающийся «светский театр» как на
дело дьявольское и богопротивное, и глядели, приговаривая: «с нами крестная сила». Публичные представления на Красной площади в конце 1704
года на время прекратились: Яган Кунтш, этот предтеча современных антрепренеров, бежал из Москвы, не заплатив жалованья никому из своих служащих.
В 1741
году, с восшествием на престол императрицы Елизаветы Петровны, началась новая блистательная эпоха признанного драматического искусства в России и в ее царствование положено было начало отечественному театру. Ко
дню коронации императрицы в Москве нарочно был построен новый театр на берегу Яузы. Театр был обширен и прекрасно убран.
На другой
день, ночью 29 ноября 1741
года, она помолилась, клянясь никогда не подписывать смертных приговоров, и поехала с своими царедворцами в казармы Преображенского полка.
Аким был доверенным человеком Глафиры Петровны; он был такой же старик, как и она, служил еще при ее покойном отце, князе Мышкине; на исполнительность и расторопность, несмотря на преклонные
лета, а главное сметливость его она могла положиться, а потому ему поручались только важные
дела, требующие всецело этих качеств от посланного. Ему даже давался для исполнения поручений экипаж,
летом дрожки, а зимой сани.
На другой
день, в назначенный час, двор дома Глафиры Петровны стал наполняться всевозможных родов экипажами, из которых выходили важною поступью сановные особы и выпархивали с легкостью иногда
лет, иногда желания молодиться, особы прекрасного пола. Московский свет выслал в гостиные генеральши Салтыковой своих немногочисленных, но, если можно так выразиться, самых кровных представителей.
Наконец, наступило 30 декабря 1749
года —
день, назначенный для свадьбы.
Первое время он все опасался розысков со стороны его помещика, но розысков не было, несмотря на то, что со
дня его бегства прошел уже
год.
В этой-то избушке и жил Петр Ананьев невыходно
лет пятнадцать с Кузьмой-найденышем, ставшим уже ко
дню нашего рассказа рослым парнем, которому он на беду себе и поведал в зимний вечер всю эту повесть своей жизни.
Не только сама Дарья Николаевна, но никто в доме Салтыковых не подозревал этого более двух
лет продолжавшегося романа Фимки с Кузьмой, который приучил дворню видеть себя каждый
день, а своим веселым нравом и угодливостью старшим сумел приобрести расположение и любовь даже старых дворовых слуг Глеба Алексеевича, недовольных новыми наступившими в доме порядками.
Лето 1756
года стояло жаркое, было даже несколько знойных
дней, почти неизвестных в Московской губернии. Глеб Алексеевич и Дарья Николаевна Салтыковы, со всеми приближенными к себе московскими дворовыми людьми, уже с конца апреля жили в Троицком.
Все эти похождения первых
годов вдовства Дарьи Николаевны не представляют не только ни малейшего вымысла, но и ни малейших прикрас автора. Все это занесено на страницы подлинных о ней
дел, производившихся в тогдашней московской полицеймейстерской канцелярии, и, быть может, до сих пора
дела эти хранятся в московских архивах.
— С дворовыми путается… Что ни
день, то новый… Мужа-то в шесть
лет извела… В могилу уложила… Разбои по Москве чинит…
Смерть государыни была совершенно неожиданная и внезапная. Она умерла в Царском Селе, в самый
день Рождества Христова, 25 декабря 1761
года. По преданию, смерть императрицы предсказала петербургским жителям известная в то время юродивая Ксения, могила которой на Смоленском кладбище и до сих пор пользуется особенным народным уважением. Накануне кончины государыни Ксения ходила по городу и говорила...
Удар, нанесенный Салтыковой несчастной Марье Осиповне Олениной в форме присылки рокового «гостинца», не остался без возмездия даже на земле. По странному, а, может быть, перстом Божиим отмеченному совпадению, 1 октября 1762
года, именно в тот
день, когда послушница Мария лежала без чувств, в бреду, а в Новодевичьем монастыре был страшный переполох по поводу присылки мертвой мужской руки, последовал высочайший указ о назначении открытого следствия над вдовой ротмистра гвардии Дарьи Николаевны Салтыковой.
В один из декабрьских
дней по Новодевичьему монастырю с быстротою молнии разнесся слух, что у матушки-игуменьи снова был тот важный старик, который более двух
лет тому назад привез в монастырь Марью Оленину, и долго с глазу на глаз беседовал с матерью Досифеей, а после его отъезда матушка-игуменья тотчас привела к себе молодую девушку. Слух был совершенно справедлив.
Через четыре
дня, в которые радость и счастье — эти лучшие врачи всех человеческих недугов — окончательно преобразили болезненную Машу и почти воротили ей тот цветущий вид, который был у нее два
года тому назад, в ворота Новодевичьего монастыря въехала придворная карета, и один из камер-лакеев, стоявших на запятках, прошел в помещение игуменьи Досифеи и передал ей пакет с большою печатью. Это был собственноручный приказ императрицы Екатерины об отпуске из монастыря дворянки Марьи Осиповны Олениной.
Дело, таким образом, тянулось еще ровно шесть
лет, несмотря на то, что на первом же
году следствия были обнаружены все преступления этого изверга в женском образе, было доказано, что Салтыкова замучила и убила до смерти сто тридцать девять человек своих крестьян и дворовых, что последних она морила голодом, брила головы и заставляла работать в кандалах, а зимой многих стоять в мороз босых и в одних рубахах.
Лишь в Новодевичьем монастыре в сороковым
день смерти Дарьи Николаевны Салтыковой был получен новой игуменьей,
лет за пятнадцать перед тем сменившей отошедшую в вечность игуменью Досифею, богатый вклад, с просьбой вечного поминовения: «за упокой души боярыни Глафиры».
Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом
деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать
лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Зиму и
лето вдвоем коротали, // В карточки больше играли они, // Скуку рассеять к сестрице езжали // Верст за двенадцать в хорошие
дни.
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки
лет, до недавних
дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За
дело принялась. // Три
года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что
год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Режет упругое дерево, // Господу славу поет, //
Годы идут — подвигается // Медленно
дело вперед.