Неточные совпадения
Костя был сын троюродного племянника генеральши, а Маша — дочь чуть ли не четвероюродной племянницы. И мальчик, и девочка были сироты и взяты Глафирой Петровной в младенчестве.
Дети были неразлучны, и вместе,
Костя ранее, а Маша только в год нашего рассказа, учились грамоте и Закону Божию у священника церкви Николы Явленного, благодушного старца, прозвавшего своих ученика и ученицу: «женишек и невестушка». Это прозвище так и осталось за
детьми.
Софья Дмитриевна только ахнула. Несколько утомленная пережитыми впечатлениями дня, Глафира Петровна ранее обыкновенного отправилась на покой. Перед сном, по обыкновению, явились перед генеральшей
Костя и Маша, для благословения на ночь.
Дети уже тоже знали и об обеде, назначенном на завтра, и о том, что на нем будет невеста дяди Глеба.
Еще сильней привязалась старуха к невесте своего племянника с тех пор, как
Костя и Маша, несколько раз обласканные Дарьей Николаевной, стали не чаять души в «новой тете», как они называли Иванову. Последняя не являлась без гостинцев для «сиротиночек», как она называла внучатых племянника и племянницу Глафиры Петровны, и высказывала к ним необыкновенную нежность. Чистые сердца
детей отозвались на ласку, считая ее идущею также от сердца.
Действительно, Дарья Николаевна заявила, что Маша и
Костя будут жизнь у нее в доме… Остальных
детей дворовых и крестьян она решила возвратить родителям. Всем приживалкам назначила срок неделю после похорон, чтобы их духу в доме не пахло.
В тот же вечер
Костя и Маша перебрались в дом молодых Салтыковых — к тете Доне, как звали
дети Дарью Николаевну. Им отвели отдельную комнату, оставив на попечении ранее бывших около них слуг.
Но кроме этих удаленных из Салтыковского дома
детей, в нем находились еще, если не забыл читатель, двое других, более взрослых, внучатых племянников покойной Глафиры Петровны Салтыковой: Маша и
Костя.
Шестнадцатилетний
Костя, еще совсем
ребенок, был неутешен гораздо долее, а заметив к тому же в отношениях к нему своей подруги детства непонятную для него натянутость и сдержанность, долго ломал свою юную головку над разрешением причин этого.
На чистую же душу юноши-ребенка
Кости комната Маши производила впечатление святыни.
Неточные совпадения
— А ты знаешь,
Костя, с кем Сергей Иванович ехал сюда? — сказала Долли, оделив
детей огурцами и медом. — С Вронским! Он едет в Сербию.
«Какой же он неверующий? С его сердцем, с этим страхом огорчить кого-нибудь, даже
ребенка! Всё для других, ничего для себя. Сергей Иванович так и думает, что это обязанность
Кости — быть его приказчиком. Тоже и сестра. Теперь Долли с
детьми на его опеке. Все эти мужики, которые каждый день приходят к нему, как будто он обязан им служить».
Жена скажет: мы с
Костей, как
ребенка, выхаживали эту телку.
— Вот именно! В этом их несчастие. Если, видите вы, в пищу
ребенка прибавлять понемногу меди, это задерживает рост его
костей, и он будет карликом, а если отравлять человека золотом — душа у него становится маленькая, мертвенькая и серая, совсем как резиновый мяч ценою в пятачок…
— Усладите вперед сердце ваше добротой и милостию и потом уже приходите жаловаться на родных
детей,
кость от
костей своих, вот что, должно полагать, означает эмблема сия, — тихо, но самодовольно проговорил толстый, но обнесенный чаем монах от монастыря, в припадке раздраженного самолюбия взяв на себя толкование.