Неточные совпадения
Москва,
в окружавших ее слободах, населенных тяглецами, людьми обедневшими, давала безопасный приют всем беглым и беспаспортным, а таких
было много, потому что бегство
было единственным средством избавиться от тягостей крепостного права,
в единичных случаях доходившего до истязаний. Бегало много и от рекрутства, которое
было ненавистно русскому
народу.
На Красной площади, с самого раннего утра копошился
народ между беспорядочно построенными лавками и шалашами; здесь и на кресцах производилась главная народная торговля; здесь бедный и расчетливый человек мог купить все, что ему
было нужно, и за дешевую цену, начиная с съестных припасов, одежды и до драгоценных камней, жемчуга, золота и серебра.
В уменьшенном виде это продолжается и теперь на толкучке у Пролома.
Торговые бани собирали к себе, по русскому необходимому обычаю, постоянно много
народа, но они
были на окраинах тогдашнего города,
в слободах.
В день коронации
был дан первый великолепный спектакль на итальянском языке: он состоял из оперы «Clemenzo di Tiddo» (Титово милосердие) и «Le Russia affletta et riconsolata» (Опечаленная и вновь утешенная Россия), большая аллегорическая интермедия, смысла которой пояснять не нужно, потому что он виден из самого заголовка пьесы. После следовал балет «Радость
народа, появление Астреи на российском горизонте и восстановлении золотого века».
Сама цесаревна превратилась из шаловливой красавицы, какой она
была в ранней молодости,
в грустную, но ласковую женщину, величественного вида. Она жила с чарующею простотой и доступностью, каталась по городу, то верхом, то
в открытых санях, и посещала святыни. Все
в ней возбуждало умиление
народа: даже гостиннодворцы не брали с нее денег за товары. Но чаще всего видели ее
в домике у казарм, где она крестила детей у рядовых и ублажала родителей крестников, входя даже
в долги. Гвардейцы звали ее «матушкой».
— На четвертый день пошел я
в Новодевичий монастырь и там предстал перед иконою Владычицы Царицы Небесной клятву дал: больше греховным сим делом не заниматься… Кстати, к этому времени у меня снадобий таких не
было, я и прикончил… Денег у меня сотни четыре собралось от этого богопротивного дела, пошел поклонился матушке-игуменье Новодевичьего монастыря… Соблаговолила на вклад принять… На душе-то точно полегчало… С тех пор
народ пользую по разумению, а вреда чтобы — никому…
— Держи карман шире… Начальство-то за нее… Сунься-ко настрочить челобитную, вспорят самого, как Сидорову козу — вот-те и решение…
Было уже дело… Жаловались… Грушку-то она намеднясь костылем до смерти забила при
народе… Нашлись радетели, подали на нее
в сыскной приказ жалобу и что вышло?
— А может
быть мы их еще и поженим… — начала фантазировать «особа». — Родство между ними, как говорит
народ, «седьмая вода на киселе», а Привычка детства часто превращается
в прочное чувство любви.
С простым
народом он умел обращаться и часто переряженным ходил по городу, заходя
в герберги, австерии и трактиры, затевал драку, любил побить кого-нибудь и даже самому
быть побитым.
В заключение коронационных пиров и торжеств, дан
был против Кремля, на берегу Москвы-реки, блистательный, по тогдашнему времени, фейерверк,
в котором первое место занимала аллегория, изображавшая Россию с ее победами и ее славой. Для
народа это
было совершенно невиданное зрелище, как и устроенный на улицах Москвы
в дни коронации уличный маскарад с грандиозным шествием, к подробному описанию которого мы еще вернемся.
Составлен
был даже целый «синодик» жертв этой «людоедки» — так прозвал ее
народ, но
в этом «синодике» не значилось ни Глафиры Петровны Салтыковой, ни Фимки.
Неточные совпадения
Солдат ударил
в ложечки, // Что
было вплоть до берегу //
Народу — все сбегается. // Ударил — и запел:
Глеб — он жаден
был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем
в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
К дьячку с семинаристами // Пристали: «
Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню — не народную — // Впервые
спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С
народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не
пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не
в шутку называл.)
Пир кончился, расходится //
Народ. Уснув, осталися // Под ивой наши странники, // И тут же спал Ионушка // Да несколько упившихся // Не
в меру мужиков. // Качаясь, Савва с Гришею // Вели домой родителя // И
пели;
в чистом воздухе // Над Волгой, как набатные, // Согласные и сильные // Гремели голоса:
Пошли за Власом странники; // Бабенок тоже несколько // И парней с ними тронулось; //
Был полдень, время отдыха, // Так набралось порядочно //
Народу — поглазеть. // Все стали
в ряд почтительно // Поодаль от господ…